Розы и тернии

– Приятель! Налей-ка мне чарочку пополней! – глухо промолвил он, обратясь к своему соседу.

– Повеселиться хочешь поболе? Доброе дело! А то, вишь, ты ровно на поминках, а не на свадьбе сидишь, таково-то сумрачен! – сказал тот, наполняя уемистую чару зеленым вином.

– Да, повеселиться… – ответил Андрей, залпом осушив чару.

– Что ж, еще? А? – предложил приятель. – И я с тобой.

– Выпьем.

И он пил чару за чарой, чтобы только заглушить, залить то, что жгло ему сердце.

– Чай, скоро мы и на твоей свадебке так попируем? – сказал Павел князю Алексею.

– Бог знает! – с легким вздохом ответил тот.

– Да уж попируем! Знаешь, ищи-ка невесту.

– Уж есть на примете.

– Так чего ж лучше? Женись поскорее!

– Рад бы, да…

– Да уж ладно, ладно! Чего толковать! Должен жениться, коли твой друг-приятель поженился! – говорил слегка захмелевший, как и все пировавшие, «молодой».

«Эх, если б правда пожениться нам с Аленушкой поскорей!» – подумал князь Алексей.

И эта мысль крепко засела в его мозгу. Когда, по окончании свадебного пира, он с слегка затуманенной хмелем головой вернулся в свой дом, то так и заснул с мыслью: «Эх, если б нам с Аленушкой поскорей пожениться!».

XXI. Брат и сестра

В одной из палат царского дворца сидела, склонясь над каким-то рукописным «сказанием», молодая девушка. Она была очень хороша собой. Белизна лица ее казалась еще ярче от черных, как вороново крыло, волос, заплетенных в одну косу, падавшую теперь, когда девушка сидела, до самого пола; здоровый, переливчатый, не яркий, нежный румянец оживлял мраморную белизну, тонкие черные брови слегка срастались над носом, с чуть заметною горбинкой. Когда она, читая, улыбнулась, две ямочки появились на щеках, и блеснувший из-под розовых уст ряд жемчужных зубов словно озарил это прелестное личико. Эта красавица была дочь Бориса Федоровича Годунова, царевна Ксения.

Царевна, вероятно, устав сидеть согнувшись, оторвала глаза от рукописи, привстала и слегка потянулась.

Ксения была скорее высокого, чем малого, роста и была полна тою полнотою, которая не безобразит, а только придает приятную округлость членам. Ее глаза – нет, тут слово «глаза» не годится, оно слишком обыденно, слишком мало говорит – это были очи глубокие, большие, черные, то затуманивающиеся легкою дымкой, то искрившиеся веселыми огоньками. Такие очи способны одним взглядом или заставить сладко забиться сердце, или наполнить печалью, когда взглянут с укором, или, когда на длинных бархатных ресницах блеснет алмазная слезинка, потрясти душу неописуемым горем.

Ксения хотела уже снова склониться над рукописью, когда дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежал, радостно хлопая в ладоши, мальчик-красавец, схожий лицом с царевной.

По лицу ему можно было дать лет двенадцать, но телом он был развит не по летам: он был плотен, высок – почти такого же самого роста, как семнадцатилетняя Ксения, – и обещал стать со временем богатырем.

Вбежав, он подпрыгнул несколько раз, потом, схватив царевну за плечи, с веселым смехом закружил ее по комнате.

– Брось, Федя! – со смехом говорила Ксения, вырываясь из рук сильного мальчика.

Федя сделал еще несколько поворотов, потом вдруг опустился на лавку, слегка запыхавшись.

– Ух, устал!

– Ишь расшалился! Вот я тебя ужо! – с притворной угрозой промолвила Ксения.

– С радости я, сестрица!

– Больно уж радость, знать, велика?

– Куда как! Бо-о-льшущая-пребольшущая!

– Поделись, что ль, со мной.

– Что ж не поделиться! С царем-батюшкой на приеме вместе буду! В платье, это, в золотом, с цепью на груди…

– Только-то и всего? Ужли платью так обрадовался?

– Нет, что платье! Прием-то какой! Ведь не гонца какого-нибудь ляшского али татарского принимать будем, а…

Тут он вдруг остановился, словно спохватясь.

– Что ж недоговариваешь? – спросила Ксения.

– Нельзя! – таинственно промолвил царевич, стараясь придать серьезное выражение своему детскому личику.

Царевна пожала плечами:

– Нельзя, так не говори.

Но, как видно, мальчику сильно хотелось поведать свой секрет, и он старался задеть любопытство сестры.

– Эх, если б знала ты!

– Что знать-то? – проговорила царевна равнодушно.

– Гмм… Знаю я кое-что, да не скажу.

– Не говори, твое дело!

– Ай-ай, если б я сказал тебе!

– Что тогда? Небось от батюшки бы тебе попало?

– Нет, ты бы сама не своя стала.

– Ой ли?

– Верно слово! Чай, ночку-другую не поспала б!

– Такова новость? Полно смешить-то!

Мальчик обиделся:

– Как хочешь, верь не верь… Мне-то что!..

И царевич с холодным видом направился к двери.

Но любопытство Ксении было уже возбуждено.

– Полно, Федюша! Обиделся? Осерчал? А? Ишь, Федул – губы надул какой! Не смей злиться, злюка этакий! – говорила она, догнав и целуя брата.

Лицо того мигом прояснилось.

– Вовсе я даже и не злюсь, а так…

– Ну, скажи, что за новость такая?

– А новость та, что встречать мы будем ни боле ни мене как жениха твоего!

Лицо Ксении вдруг залилось яркой краской.

– Что ты! – воскликнула она.

– Сам слышал, как батюшка сказывал, что королевича этого в женихи тебе прочит.

– Королевича?

– Да.

– Какой же он, королевич? Как звать его?

Царевич хитро посмотрел на сестру: