— Главное, вы подумайте — «зачем нам три комнаты?». Действительно, привыкли у себя в деревне по лавкам валяться. Вот уж воистину — интеллигенция от сохи. Курная изба им нужна, а никакая не квартира. А Стоянов — ты заметил? Узнать невозможно! Конечно, не позавидуешь — все эти переживания… Даром, разумеется, ничто не проходит. Но все же — опуститься до такой степени! Интересный ведь был мужчина. Допился, извиняюсь, до полного скотства — сам на себя не похож. Да…
— Судьба-индейка! — подтверждает папа.
— Обиделся, что я напомнила про Наталью. Но она действительно была редкостная красавица. Ты полагаешь, она и до войны находилась в связи с Борисом?
— Полагаю, что находилась, — кивает папа, — хотя свечи не держал.
— Кошмар, — вздыхает мама. — А он, видимо, и не подозревал. Главное, сам отправил к нему на дачу. Хороша дача! Да, не жизнь, а греческая трагедия… Говорят, их арестовали в Риме, прямо на балу.
— Тройственная ось, — соглашается папа. — Рим — Берлин — Токио.
— Верно, уже почитали себя в безопасности…
— А за что его повесили? — спрашиваю я.
— Не его, брата — ну, как за что? За связь с немцами. Он же при немцах был в Ростове губернатором. Борис Стоянов. Известная личность. Он, между прочим, всегда выглядел немного странновато… Чувствовалась какая-то скрытность. Хотя весьма был интересный мужчина. Стройный, видный. И в общем-то не глуп. А помнишь, Павел, как он любил стенные часы с боем? И всегда носил запонки. Помнишь, у него были запонки с маленькими бриллиантиками? Никто, верно, и не догадывался, что это настоящие бриллианты.
Губернатором… При немцах… При царе губернатор целовал бабушке ручки.
— А почему его звали Котик?
— Не его, сына! Что значит почему? Хорошенький мальчик: Котик, Котя. Помнишь, Павел, как они его к нам привели однажды — в черном бархатном костюмчике, белая манишка, огромный бант? Локоны до плеч — настоящий херувимчик.
— Нинусенька, — хмурится папа, — по-моему, я не обязан помнить всякую чушь десятилетней давности.
— Почему бы и нет? Что-что, а память у тебя, слава богу, изумительная.
В Риме… На балу… На балу все женщины в панбархатных платьях и чулках ажур…
— Вот уж действительно, — вздыхает мама, — с корабля на бал… Могу себе представить: верно, упивались счастьем. Все прекрасно, все тревоги позади. И нате вам — арест! Между прочим, ты знаешь, Павел, у этого Яшки какой-то идиотский вид. Сидит весь вечер с открытым ртом — форменный болван. Пять двоек! По-моему, он вообще не вполне здоровый ребенок.
— Да, малость дураковат, — соглашается папа.
— Подожди, а ведь был еще третий брат — Севка, если я не ошибаюсь.
— Был!
— И что же с ним?
— Не знаю. Кажется, работает в «Советском спорте».
— Подумать только, — удивляется мама, — все как с гуся вода! Брата повесили, а он работает в «Советском спорте»!
— Нинусенька, где же, по-твоему, он должен работать? В «Социалистической законности»?
— Нет, но согласись, что это странно. Даже более чем странно. Да, темна вода во облацех…
— Слушай, ты можешь меня проводить? — спрашивает Вера Лукашова.
— Я? — Неужели Вера правда хочет, чтобы я пошла с ней? Сама зовет?.. Сколько раз я пыталась хоть немножко с ней подружиться, а она даже внимания на меня не обращала. Всегда уходила — со Светкой Васильевой или еще с кем-нибудь. А сегодня вдруг — ни с того ни с сего… Зачем ей нужно, чтобы я ее провожала?
— Понимаешь, меня ребята наши подкарауливают, из тридцатого дома, — объясняет она. — Я вчера от них убежала, а сегодня они меня точно поймают и изобьют!
Неужели она думает, что я смогу защитить ее? Я себя-то никогда не могу защитить…
— Так они нас вместе изобьют…
— Не, побоятся!.. Они знают, что у тебя отец писатель.
Вот как? Интересно…
— А где же твоя Васильева? — спрашиваю я.
— Она не может, — говорит Вера. — И вообще, ей не по дороге.
Это правда — Светка живет в другой стороне, в «ажурном» доме. А Вера в Боткинской больнице, немножко подальше, чем я.
— А чего они к тебе лезут?
— Светку Карпову знаешь?
— Нет.
— Не знаешь? В пятом «В» учится. Ну, все равно! Она с Колькой Воробьевым гуляет. А вообще-то ей Валерка Погожев больше нравится. А Колька стоит у подъезда, а Валерка, бывает, выйдет — просто так. Позавчера вышел, а она сразу к нему, как будто спросить чего. А он говорит: чего надо? Ему вообще-то с Колькой связываться неохота. И Светка эта ему совсем не нравится, он на нее и не смотрит. Так я ему говорю… Мне что? Мне его даже жалко — Кольку этого, что он, дурак, за ней бегает. А он увидел, Колька-то, что я с Валеркой говорю, и бог весть что подумал. Подумал, что это я им со Светкой встречу устраиваю. И ребят подговорил — избить меня. Я вчера убежала, я их всех быстрей бегаю. Я когда со Светкой разговаривала… Знаешь что? Давай лучше через забор перелезем, а то они там, наверно, напротив ворот ждут.
Мы перелазим через забор — толстую кирпичную стену, вся Боткинская огорожена такой стеной, — спрыгиваем на землю и по широкой аллее идем к главному корпусу. Вера живет в главном корпусе. На первом этаже — приемный покой, на втором всякие кабинеты, а на третьем и четвертом — живут.