Рождество стрелка Шарпа

Иногда он жалел себя, и в такие минуты Гуден винил во всех своих бедах английского парнишку по фамилии Шарп. Англичанин пришёлся по душе полковнику. Забавно, потому что именно Шарп стал причиной первого поражения Гудена. Первого поражения, положившего начало остальным. Собственно, даже сейчас, за исключением редких приступов жалости к себе, полковник ни в чём Шарпа не винил. Он смог увидеть в Шарпе прирождённого воина. Такие нечасто рождаются на свет. Императору Шарп бы понравился. Везучий стервец.

С той поры много воды утекло. По Испании гремело имя британского офицера Шарпа. Порой Гуден спрашивал себя, не тот ли это Шарп? Вряд ли, конечно. Высокомерные островитяне не поощряли толковых рядовых производством в офицеры. К тому же, испанский Шарп был стрелком, а индийский носил красный мундир. Тем не менее, Гудену хотелось всё же верить, что это тот самый Шарп. Достойный был парень. Выбился он в офицеры или сгнил в индийской земле? Европейцы в Индии не заживались.

Размышления помогали сгладить горечь потери дневников, скоротать путь и пропускать мимо ушей шпильки Кайлю. Беременная Мария стонала с уцелевшей телеги. Гарнизонный хирург, кичливый парижский индюк, ненавидевший Испанию, доложил Гудену, что девчонка окочурится, если не вскрыть ей брюхо.

— Плод идёт наружу боком, — пояснил он, — А должен головой.

— Вы вскроете ей живот, и она погибнет, — сказал Гуден.

— Может быть, — пожал плечами коновал. Возню с «солдатскими подстилками» он ненавидел ещё сильнее Испании, — Если не вскрою, окочурится точно.

— Постарайтесь, чтобы она не умерла до Ирати, — попросил полковник, — А в Ирати прооперируете.

— Ну, не знаю, не знаю… — с сомнением протянул врач.

Далёкий раскат, похожий на гром, расколол тишину. Гром? Небо было серым, но не грозовым. Подтверждая возникшие у Гудена подозрения, донеслись приглушённые расстоянием выстрелы.

— О! — торжествующе поднял палец Кайлю, осадив лошадь рядом с седовласым полковником, — Впереди враг!

— Не обязательно впереди, — возразил Гуден, — Горы обманчивы, и звук может идти откуда угодно.

— Они поджидают нас, — настаивал Кайлю, картинно воздевая руку, — Бросили бы баб, уже были бы там. Вы за это в ответе, Гуден. Потеряем Орла, будьте покойны, император узнает, кому он обязан позором.

— Как вам угодно, — равнодушно сказал Гуден.

— Бросьте баб, Гуден! Ничего с ними не станется! — взмолился Кайлю, — Рванём вперёд и до сумерек будем на перевале.

— Женщин я не брошу. А в Ирати мы и так доберёмся задолго до сумерек. Тут уже недалече.

Кайлю плюнул в сердцах и пришпорил скакуна.

Гуден нахмурился. Он до крови стёр пятки, но лейтенанту его лошадь была нужнее.

Полковник шагал, стараясь не обращать внимания на саднящие ступни, на визгливый голос срывающего на подчинённых злость Кайлю, на горестные надрывные стоны роженицы.

Набожностью Гуден не отличался, однако, приближаясь к Ирати, где шёл бой, полковник молился. Он молил Господа ниспослать ему победу, крохотную победу, способную перечеркнуть годы поражений. Чуда, Господи, рождественского чуда, взывал Гуден. Я не хочу уходить в мир иной «полковником Неудачей»!

Генерал Максимилиан Пикар протолкался вперёд, к выходу из ложбины. Взору его предстала невесёлая картина: убитые и умирающие гренадёры среди обломков бочек, пять рядов нетронутых бочонков на дороге. Не слишком удачное начало. Винтовочная пуля свистнула над головой генерала, но он её даже не заметил.

— Сантон! — взревел Пикар.

— Да, мсье? — начальник штаба был тут как тут.

— Одну роту сюда. Уничтожить бочки залповым огнём. Ясно?

— Ясно, мсье.

— И пошлите вольтижёров очистить косогоры.

Генерал махнул рукой в сторону склонов расселины, на которых дымки выдавали позиции стрелков. Пикар полагал, что наткнулся на засаду гверильясов, но даже знай он, что имеет дело со стрелками, едва ли что-то изменилось бы. Пикар искренне считал, что перед его лёгкой пехотой никому не устоять.

— Живей! — нетерпеливо прикрикнул Пикар, — Я не намерен торчать здесь до вечера!

Он повернулся, и пуля, пробив полу его плаща, вздула её парусом. Пикар оглянулся и погрозил кулаком невидимому противнику:

— Сукины дети!

Сукины дети, которым не помешает преподать урок под Рождество.

— Трубач! — позвал Шарп.

Тринадцатилетний мальчонка с горном помчался к майору от рядов батальона.

— Труби сигнал к отступлению, парень, — приказал Шарп и, видя удивлённо поднятые брови Харпера, объяснил, — Лягушатники пустили вольтижёров. Смысла нет наших стрелков держать на откосах. Своё задание они выполнили.

Трубач набрал воздуха и, поднеся к губам рожок, выдул переливчатый сигнал. Звук повторило эхо, и Шарп заметил в подзорную трубу, как вскинул голову французский командир.

— Ещё разок! — кивнул трубачу Шарп.

Польза от сигнала была двойная. Отзывая стрелков, труба одновременно давала понять французам, что им противостоят регулярные войска, бывалые и закалённые в боях. Французы вертели головами, выискивая взглядами невидимого трубача. Жестом отпустив сигнальщика, Шарп скомандовал Собственному принца Уэльского Добровольческому:

— Батальон! Вперёд… — пауза, — …Марш!