В воде на расстоянии сотни шагов или чуть дальше, стояли два плота. На обоих дежурило по несколько бакумуров с пурпурными. Они почему-то приняли в этом проекте деятельное участие, может, потому, что слегка маялись тут без дела, а с Ростиком, который без помех мог с ними общаться на едином, чувствовали себя уверенней. Много их стало в Одессе, даже слишком.
На каждом из плотов была установлена довольно неприглядная на вид конструкция, что-то вроде знаменитой лампы Аладдина, с котлом и длинным носиком, который нависал над водой, водруженная на расставленные ножки. По команде, которую должен был отдать он, Рост, бакумуры принялись бы качать меха, воздух стал бы поступать в эти самые лампы, и спирт в виде паров вырывался бы из носиков этих ламп, как из сопла. И если его поджечь, то эти факелы могли гореть дольше часа каждый.
Рост слабо усмехнулся, он-то просто предлагал устроить на каждом из плотов по костру, но Казаринов, который все видел не так, как обычные люди, приказал соорудить вот эти... осветительные лампы, и они действительно давали света больше, чем сотня факелов, сложенных вместе.
Вода казалась мирной, темной и все-таки немного недружелюбной, в ней почему-то не хотелось купаться, а о том, чтобы светом пробить ее до дна, где находились две непонятные горловины, запечатанные пока наглухо, не могло быть и речи. И все-таки Рост был уверен, если будет нужно, обе эти... лампады осветят дно не хуже направленных прожекторов.
Казаринов, кстати, предлагал и зеркала установить таким образом, чтобы весь свет, произведенный этими лампами, можно было направить по желанию, опять же Роста, ко дну, но было решено, что это уже слишком сложно, да и бессмысленно — стекло быстро чернело, покрываясь копотью.
Рост все-таки соскочил с топчана, он сделал это, чтобы продемонстрировать Ладушке, в какой он отличной форме, нет и подобия той комы, того беспамятства, в котором он пребывал, когда возлежал в подвале Алюминиевого.
Комы не было, внешне он выглядел почти нормальным и все-таки... Голова кружилась, и он почувствовал, что далек от сколько-нибудь нормального состояния. Лада это тоже почувствовала, она спросила:
— Скоро уже?
— Не знаю, — отозвался Ростик. — Слушай, а где акваланг?
Он, как показала Лада, хранился под топчаном, с двумя баллонами, заполненными воздухом под завязку, с маской, ластами и даже гидрокостюмом. Хотя Ростик был уверен, что костюм не потребуется, в воду придется идти голышом, чтобы, когда будет нужно, время не тратить.
— Викрамов видели поблизости? — спросил он, пробуя разогреть себе чай.
— Кто же их увидит, если... — Дальше Лада не выдержала: — Отдай мне спиртовку, горе луковое, ничего не умеешь руками, даже чай вскипятить...
— Я, барышня, — он явно храбрился, — в последнее время привык, чтобы мне прислуживали, чтобы прекрасные, желательно, полуобнаженные денщики... — Он сбился, но Лада фыркнула вполне весело. — Нет, не так, полуобнаженные денщицы подавали мне халву, рахат-лукум, пахлаву, чай и даже, если потребуется, поцелуи.
Она тут же послушно потянулась к нему и сильно чмокнула в скулу, над щетиной. Он зашел в воду по щиколотку, умылся, чай вскипел быстро, все-таки отличные спиртовки научились делать тут, в Одессе, недаром Казаринов был теплотехником, все математически высчитал и инженерно осуществил.
Чай разом привел его в чувство, дурачиться больше не хотелось. Лада сказала уже с тревогой:
— Значит, как я понимаю, уже скоро.
Рост еще разок проверил свои ощущения. На дне что-то происходило, и должно было развиваться... Еще бы знать, куда именно, но лучше было не гадать, скоро все само собой прояснится. Все-таки, допив чай, который показался на редкость крепким, он повернулся к женушке и пояснил:
— Лад, ты вот что, если... В общем, запомни и передай, пожалуйста. Аймихо проскочили какой-то порог универсальности. Возможно, их подводит их философия, она предполагает командное отношение, а не... сослагательное, пожалуй, так. То же самое и со многими людьми — есть кто-то, кого еще можно «создать» наездником, но есть и такие, кого уже нельзя. Понимаешь?
Лада побледнела, это было видно даже при свете того маленького костерка, который горел метрах в трех от его топчана.
— Ты что, прощаешься?
— И когда ты спишь, удивляюсь я на тебя, — проговорил он подчеркнуто по-одесски, впрочем, не совсем удачно. Отвечать ей не хотелось, вот и приходилось менять тему. Но отбиться оказалось непросто.
— Нет, ты признайся!
Он разделся, как и думал раньше, догола. Лада фыркнула, поняла, что дурашливость придется поддерживать и ей тоже, хотя он был уже серьезен, словно ему вот сейчас предстояло идти в бой. Да, в сущности, так и было. Но она еще немного отставала от него, поэтому решила пофыркать... Тем более что в голом виде он ее чем-то изрядно смешил, он и раньше это замечал. И все-таки стало не до того.
Она кинулась, стала помогать застегивать ремни дыхательного снаряжения, он только ежился от прикосновений металла, который казался то неимоверно холодным, то чуть ли не обжигающим.