Рожден быть опасным

Аборигены вились облаком над гнездовьем. Численность их явно зашкаливала за предел двух сотен. Плюс к этому я отметил отдельно висящие двадцать туш, оседланные аборигенами. Туши напоминали морских коров и одновременно скатов. Они были родственниками той твари, которой я сделал кесарево сечение.

– Скорее уж они нас замочат! – выдал я умозаключение.

– Что предлагаешь? – спросила Музыкантская.

– Вести дело к перемирию, – ответил я, адресуя свои слова конкретно Гвинплею Планту, которому подобная перспектива душу не грела. – Мы здесь пару дней, а уже в дерьмо вляпались. Так что дело нужно решать миром. Иначе шоу это, конкретно, закончится раньше времени.

– Они Бессмертных убили, – упрямо сжав челюсти, не собирался сдаваться Плант.

– Повторяю специально для тебя, – отреагировал Крысобой. – Бессмертных к печальному итогу кто-то из наших привел, а вовсе не эта восьмиглазая липучка.

– Я свое мнение сказал. Мне добавить нечего, – упорствовал Плант.

– Как ты намерен с русалкозаврами беседовать? – спросила Музыкантская, наклоняясь ко мне.

Пробудились фривольные мысли.

Если бы не Крысобой, с которым у Ренаты мало-помалу стали налаживаться отношения, ее персоной занялся бы я.

– Ну, с тем-то я побеседовал, – возразил я.

– С каким тем? – не понял Крысобой.

– С тем, в котором ты дырок натворил.

– И как ты с ним беседовал? – недоверчиво нахмурился Марк.

– Восьмиглазик со мной ментальный канал настроил.

– Ментальный что?

– Канал. Он вызвал меня мысленно, и несколько минут мы общались на уровне образов.

– Какие несколько минут? – вмешался Гвинплей Плант. – Ты всего секунд двадцать в отключке пролежал. Потом всплыл сразу.

– Правильно. Как только Марк выстрелил в русалкозавра, и тот умер, я очнулся. За это время я успел много чего полезного узнать.

– Колись, – потребовал Крысобой.

– Да побыстрее, – вставила Музыкантская, высунувшись из-за валуна. – А то, похоже, не один ты о мире грезишь. К нам три восьмиглазика плывут.

– Аборигены эти представители коллективного разума. Тут у них неподалеку колония находится. И с нами воюет только одна колония. Хотя все дно заполнено их поселениями…

– Они совсем близко, – торопила Музыкантская.

– Мужики, – решился я, – я пойду с ними побеседую. У меня получится.

Я вынырнул из-за валуна, не давая опомниться своим спутникам.

В двадцати шагах от меня и в трех метрах от дна на двух маленьких скатах парили аборигены, грациозно держась за шишковатые наросты на головах животных.

Я примирительно простер к ним руки, вглядываясь в глаза полного русалкозавра, выглядевшего самым представительным.

Я хотел было извиниться за поступок чернокожих студентов, понимая, что звучать это будет весьма глупо, но тут же передумал. Они уже поплатились за свои действия.

Я не мог отвести взгляд от внимательных цепких зрачков, которые меня изучали. Зрачки расширялись, поглощая меня, точнее, мою сущность. И я проваливался… я кружился… я возносился…

Я увидел клубок, искрящийся клубок, знакомый по предыдущему контакту, но теперь клубок выглядел более дружелюбно, а возле него фланировал, словно дожидался меня, пышный восьмиглаз. Завидев мое появление, восьмиглаз оттолкнулся от клубка и в два изгиба приблизился. Оказавшись рядом со мной, он замер, смерил меня мягким, но внимательным взглядом и склонился в поклоне.

Я ответил ему тем же.

– Для меня есть честь общаться с тем, кто давно покинул мир сей и следы чьи не наблюдались в мирах обитаемых вот уже многие тьмы лет, – прокурлыкал абориген.

Хорошее начало для беседы.

– Мне тоже приятно очень беседовать с тобой… – Я замялся, не зная, как обратиться к туземцу. Не русалкозавром же его называть, в самом деле.

Восьмиглаз заметил мое смущение и помог:

– Мою индивидуальность нарекли. Я – Клинч.

– Мне очень приятно, глубокоуважаемый Клинч. Меня зовут Русс.

– Русс, – повторил Клинч и прищелкнул языком.

– Что ты имел в виду, когда говорил про меня… Ну, что я давно покинул мир и давно не появлялся? – полюбопытствовал я.

Клинч кувыркнулся и хитро поинтересовался:

– Ты отчего-то не обладаешь понятием о моих словах?

– Да. Я не понимаю их, – признался я, подумал и добавил: – Я плохо помню о том, кто я такой.

– Я не могу помочь тебе совсем. Ты должен понять сам то, что хотел сказать я. Ты должен вспомнить свое прошлое. Я боюсь.

Восьмиглазик зажмурил семь глаз, а восьмой вытаращил так, что я испугался за его сохранность.

– Ты боишься меня? – спросил я.

– Боюсь. Очень боюсь.

– Почему ты опасаешься меня?

– Ты должен понять сам. Когда вспомнишь все. Я не могу сказать тебе.

– Почему вы напали на нас? – резко сменил я тему.

– Очень долгое время. С тех пор как пропали последние, такие как ты, наш мир никто не посещал. Мы испугались. Мы не хотели обидеть. Мы мирный народ.

Клинч поклонился и часто-часто замигал глазами.

– Верю, – согласился я.

– Мы не хотели с вами воевать, – признался Клинч.

– Один из ваших убил человека. Он сжег мозг.

– Я знаю. Я сожалею. Это прискорбно. Я не хотел. Он испугался. Он защищался. Он умер после этого. Да успокоятся его плавники.

– Да успокоятся, – согласился я. – Я могу считать, что мы в мире. И никакой войны не будет?