Розетта

— Мы узнали из древнегреческих источников, — сообщила ему Роза, — что именно древние египтяне первыми разделили сутки на часы, поэтому они придумали первые устройства для измерения времени тысячи лет назад. Якобы существовал такой механизм, как водяные часы, — это чаша с отверстием. Каждое утро ее наполняли водой. Она опорожнялась по прошествии двенадцати часов. Последняя капля показывала, что прошло ровно двенадцать часов.

На маленьком лице Горация отразилось напряженное внимание.

— Ты помнишь, Роза, что рассказывал нам твой папа, — Фанни рассмеялась, — что вскоре после открытия музея на Монтегью-хауз со старых часов свалилась какая-то тяжелая деталь, проломила пол и каким-то чудом упала на карету, стоявшую во дворе.

— Это была каменная ваза!

— Нет, это была деталь часов! — Дети с удивлением наблюдали, как мать с тетей, сидя за обеденным столом, весело смеялись.

— Возможно, кто-то пострадал, — предположил Гораций Харботтом.

— Отец всегда отвечал нам, — сказала Роза, улыбаясь ему ангельской улыбкой, — поскольку мы тоже задавали этот вопрос, что в тот момент в карете никого не было.

— Это, конечно же, были французские часы, — кротко заметила Фанни.

Маленького Горация увлек этот разговор.

— Вы хотите сказать, — спросил он, словно бы делая тщательные записи по теме, — что итальянские, французские и английские часы различаются между собой? Они бьют на разных языках, вы это хотите сказать?

Тетя снова улыбнулась. Она тряхнула головой, и волосы заколыхались, как одна прекрасная волна.

— Раньше я именно так и считала, Гораций, — ответила она, — действительно, они бьют по-разному. Однажды, когда ты приедешь ко мне в Лондон…

— …в Лондон?

— …в Лондон, я покажу тебе разницу между итальянскими и английскими часами.

— У нас обычные английские часы, которые прекрасно идут и показывают время, — заметил ее зять. — Не надо забивать голову ребенку женскими глупостями. За обеденным столом следует есть. — Но он не удержался и добавил: — Я, естественно, как можно дольше буду удерживать его от поездок в Лондон.

— Резиденция архиепископа Кентерберийского находится в Лондоне, не так ли? — с невинным видом спросила Роза.

— Я сам смогу научить всему сына… и сыновей, которые появятся в будущем, — выразительный взгляд в сторону Фанни, — и так будет продолжаться очень долго.

Обед закончился, лошадь покормили, наступили сумерки, детей отправили спать.

По дороге в церковь они зашли в сарай, где при свете фонаря Гораций показал им мертвого оленя с темными остекленевшими глазами. Он свисал с крюка, вделанного в стену. Кровь ручейками стекала по нему и капала на грязный пол, где медленно засыхала. Роза отвернулась. Внезапно она вспомнила другого мертвого оленя и то, как Джордж голыми руками убил олененка.

В церкви они зажгли три свечи. Вокруг кафедры плясали тени, здесь было очень темно. Роза и Фанни уселись на одну из скамей. Стало еще холодней, и им пришлось сильнее закутаться в шали и платки. В воздухе пахло пылью, молитвенниками и лилиями, которые давно пора было выбросить. Роза почувствовала еще один аромат — еле заметный запах лаванды. Она не могла ничего с собой поделать, но Гораций за кафедрой напоминал ей одного из актеров, игрой которых она наслаждалась с друзьями в театре Друри-Лейн.

Гораций начал с цитаты из Библии: «Будь среди вас муж, жена, семья или племя, чье сердце отворачивается в день этот от Господа нашего, Бог не пожалеет их». Он подался вперед. Запах лаванды усилился.

— Я хочу поговорить, — продолжил он, — о тех, кто критикует церковь, о тех, кто, кажется, хочет пойти против воли Божьей и его истории. Как же они ошибаются! — Его голос гремел под стропилами пустой церкви. — Как они ошибаются, ибо тот, кто критикует церковь, критикует Бога. Тот, кто критикует меня, критикует Бога, ибо я его представитель на земле! В Библии говорится, — он поднял над собой объемный том Библии и потряс ею, — «Господь не пожалеет их!» Ярость и бдительность Божьи уничтожат такого человека, и все проклятия, написанные в этой книге, падут на его голову, «и Господь сотрет имя его, и по всей земле будут сера, и соль, и огонь… и ноги твои будут ступать лишь по темным камням. И когда ты будешь искать свет, он превратит его в тень смерти и сделает его тьмою».

Он громыхал в том же духе, предупреждая, что Господь читает в душах людей. Роза посмотрела на лицо Фанни, освещенное свечами, но не смогла понять его выражение. Роза вспомнила слова кузины, которые она произнесла на Уимпоул-стрит: «Церковников беспокоит лишь сохранение церкви».

Затем они короткой дорогой пошли домой в прохладных сумерках Уэнтуотера. Гораций говорил о проповеди, женщины молча слушали, где-то лаяла собака. Было восемь часов вечера. Уэнтуотер уже спал.

— Пойдем, Фанни, — сказал Гораций, как только они вошли в дом.

Роза уже заснула, когда почувствовала, как кто-то осторожно теребит ее за плечо. Она мгновенно села и увидела кузину, примостившуюся на краешке кровати со свечой в руках.

— Фанни? — громко воскликнула она. Роза была напугана и сбита с толку.