Розетта

— Как ты думаешь, сколько ей лет? — тихо спросила Роза, но они не могли угадать.

Теперь, когда Джордж Фэллон заполучил дом на Беркли-сквер, «небольшим» обед уже трудно было назвать. Внутри дом довольно странным образом стал походить на дворец: строгая отделка исчезла, дом украсили так, словно Джордж был принцем Уэльским в Карлтон-хаузе — багрово-золотые комнаты, где с потолков свисала ткань, превращая их в подобие римских палаток; восточные орнаменты, греческие колонны, которые, по всей видимости, были данью вкусу вдовствующей виконтессы. А в центре вестибюля, где его невозможно было не заметить, располагался очень большой портрет виконта Гокрогера, Гарри Фэллона. Роза удивленно уставилась на картину. Она поняла, что это увеличенная и улучшенная копия того портрета, который она прожгла сигарой. Это действительно был Гарри, но Гарри в образе молодого бога. В отдалении маячили крылатые колесницы, которые приближались к нему (чтобы забрать в лучшее место?), а голубой цвет его формы и золото галунов блистали. Лицо Гарри тоже блистало. Он смотрел вдаль, на свое Высокое Предназначение, с таким энтузиазмом, что можно было подумать, будто он глядит на «Клуб святых небес» или картежные столы в парке Сент-Джеймс. Под картиной на специальной подставке располагались медали Гарри, полученные им за сражение на Ниле (присмотревшись, Роза заметила, что к старым медалям добавили парочку новых).

Несколько присутствующих джентльменов оживились, когда вошли две молодые леди с Саут-Молтон-стрит, одетые в белое. Они казались такими цветущими. (Надев белое, они вспомнили старую тетушку во Франции, которая носила вазы в парике, чтобы цветы оставались свежими долгое время.) Это оскорбило вдовствующую виконтессу и Джорджа, которые считали, что скорбящая вдова, все еще носящая траур, необходима для того, чтобы поддерживать общее представление о Гарри как о герое. Они неодобрительно воззрились на женщин в белом с цветами в руках и улыбками на лицах.

Роза поклонилась виконту в его новой роли хозяина и больше не обращала на него внимания. В доме было полно гостей. Поставили картежные столы, кругом сновали слуги, гости бродили среди драпировок, где члены «Клуба святых небес» кружили юных дам в танце. Люди иногда самым непристойным образом выгибались под музыку, чем вызывали дружные взрывы хохота окружающих. Неожиданно появилась леди Долли, виконтесса Гокрогер пятнадцати лет от роду. Роза не могла поверить своим глазам. Красно-белое платье Долли было рассечено на боках (как она видела в саду Тюильри), спина была открытой (как она видела на парижском балу), декольте глубоким (поскольку она сама на этом настояла). Новая виконтесса Гокрогер была действительно одета по последней французской моде. Она поклонилась Розе и Фанни, заслонившись веером, и быстро отвернулась, а затем скрылась среди драпировок и гостей. Фанни, которая увидела Долли в первый раз, та показалась очень далекой от образа агнца, ведомого на заклание. Розе пришлось встряхнуться, чтобы воспринять происшедшую в Долли перемену.

Вдовствующая виконтесса, так же как и Энн, холодно поприветствовала Розу и Фанни, хотя умудрилась при этом завязать с ними оживленную беседу. Роза сразу же заметила у нее на пальце сине-золотой египетский перстень из французского собрания: «Как она может быть такой наглой!» Если отец Долли и присутствовал, он не показывался. К кузинам подошел герцог Хоуксфилд и поклонился. Сложно было сказать, что он думает о новом интерьере, но когда выяснилось, что отец Фанни связан с Ост-Индской компанией, герцог завел речь о важности торговли (хотя вдова не позволила бы подобному грубому слову слететь с ее губ). Когда голоса и смех стали громче, а по комнатам начали разносить шампанское, он также принялся расспрашивать Розу о ее поездке во Францию, о том, где она теперь живет. Роза лишний раз заметила, что герцог Хоуксфилд подтверждает свою репутацию: он наблюдал за ней, словно тощая хищная птица. Но она больше не могла уважать его — он могущественный человек, но он продал Долли, как какую-то недвижимость. Поэтому Роза холодно отвечала на его вопросы односложными фразами. Она почувствовала нечто похожее на отвращение. Внезапно она вспомнила строчку из книги отца: «…прочие птицы не могут спускаться вертикально и тоже вынуждены кружиться, а сокол пикирует прямо, вертикально». Разговаривая с герцогом Хоуксфилдом в духоте жаркой летней гостиной, Роза поежилась. Недалеко от нее стояла Энн, мнимая герцогиня Торренс, которую тоже била дрожь. Она хотела как можно скорее добраться до бренди, чтобы унять боль в зубах.