Ротмистр Гордеев. Эскадрон особого назначения

По границам деревни выставлены часовые, на дорогах, на въезде и выезде – настоящие блок-посты: барьеры из мешков с песком и землей, шлагбаумы. В полночь караулы сменились.

Что ж, у нас есть пара часов до новой смены. Отряд разбит на группы, каждая из которых имеет свой маневр и задачу.

Смотрю на часы – пора.

Дотрагиваюсь до плеча Скоробута, ординарец рядом со мной и исполняет роль транслятора приказов. Он понимает без слов.

Резкий трещащий крик коростеля трижды разносится над ночной деревней. Почти бесшумно щелкают арбалеты моих бойцов. Оседают без вскриков наземь пронзенные смертельными стрелами японские часовые. Некоторых, впрочем, моим ребятам приходится снимать ножами – часовых у японцев оказалось поболее, чем у нас арбалетов.

С разных концов деревни доносятся ответные крики коростелей. Часовые, в том числе и на блокпостах, больше не проблема.

Входим в деревню с разных концов. Тачанки занимают свои позиции, выверяют сектора обстрела.

Тем временем на соломенные крыши фанз и прочих строений летят горящие факелы, а в окна особо богатых домов – вряд ли командование полка станет на постой в лачугах бедняков – гранаты. Бойцы берут под прицел окна и двери.

Грохочут взрывы. Огонь с треском и ревом разгорается все сильнее, охватывая не только крыши, но перескакивая на стены зданий и соседние строения.

Крики, неразбериха и паника царят среди личного состава 21-го полка императорской японской армии. Наверняка многие японцы спросонья решили, что прямиком оказались в огненном аду.

Нет, ад еще только начинается.

С криками, в одном исподнем выскакивают японцы из охваченных огнем строений – прямиком под пули моих бойцов: только успевай перезаряжаться.

Пулеметы косят мечущихся и ничего не понимающих солдат и офицеров противника, словно косой смерти. Почти никто не пытается оказать сопротивление. Лишь в отдельных местах вспыхивает редкий одиночный ответный огонь.

– Это не бой, Николай Михалыч, это какая-то бойня, – тролль хоть и морщится, но метко всаживает пулю за пулей в мечущихся бестолково по улице японцам.

– Война не спорт, Густав Карлович, – отвечаю, занимаясь тем же самым.

Маннергейм только хмыкает – не до досужих разговоров. Целься, жми на спусковой крючок, перезаряжай – и все по новой.

Страшный рев потряс деревню. Взлетел в воздух и разметался по досочкам какой-то сарай, а из-под его обломков поперло на нас гигантское полуголое человекоподобное демоническое существо с синей кожей и гигантской пастью, полной крупных и острых зубов. В лапах у него устрашающего размера палица, окованная железными шипами.

Взмах, и пара бойцов, кинувшихся ему наперерез, отлетели, словно тряпичные куклы, на десяток метров.

Чудовище разворачивается, распахнув устрашающую пасть в сторону бегущего на него с обнаженной шашкой казака. Бойцу удается увернуться от удара палицей, казак рубит наотмашь. Заговоренная на демонов, видимо, сталь отсекает демону пару пальцев с кривыми острыми когтями. Хлещет синяя дымящаяся кровь.

На этом везение казака иссякает. Щелкают гигантские челюсти, и верхняя половина бойца исчезает в гигантской пасти чудовища. Меня чудом не тошнит, да и тролль сереет зеленоватым лицом.

– Что за?..

– Это они-хитокути, – Маннергейм зло сплевывает, – живоглот по-нашему. Говорят, создание буддистского ада.

– Приходилось сталкиваться, господин подполковник?

– Государь рассказывал. Он цесаревичем путешествовал в Японию, случилось лицезреть там это страшилище.

– Вы близко знакомы с императором? – поражаюсь я.

– Я же кавалергард, приходилось во время дежурств во дворце пересекаться. Хотя с матушкой его знаком гораздо ближе.

Черт! Не до светских разговоров.

Живоглот прет прямо на нас, и мой амулет печет грудь, как борщ, только что снятый с плиты.

Выхватываю наган, снаряженный серебряными заговоренными пулями. Бац-бац! Одна из пуль попадает демону в глаз. Он с криком боли хватается за свое ужасающее лицо. И кидает в нас с бароном свою палицу, словно городошную битку.

Еле успеваем пригнуться, чудовищное оружие со свистом, вращаясь, пролетает над нашими головами.

А демон совсем рядом. Из разинутой на нас с Маннергеймом пасти (она таких размеров, что кажется, может поглотить сразу обоих) вырывается зловонное дыхание – сквозь разверстую глотку, кажется, можно увидеть сам ад…

Рев монстра закладывает уши.

Раз серебряные пули для него все равно, что слону дробина, нужна «артиллерия» большого калибра.

Нашариваю в подсумке гранату, начиненную заговоренным серебром, дергаю кольцо и закидываю ее прямо в широкую глотку.

Раз, два, три… Они-хитокути разносит на части. Нас с Карлом Густавом забрасывает склизкими вонючими ошметками и обдает потоками синей крови.

– Живы, и слава богу, – Тролль крестится на лютеранский манер.

Осматриваемся в багровых отсветах догорающих домов.

Бой стихает. Деревня завалена телами мертвых и раненых японцев. Наши потери – пять «двухсотых», из них трое приходятся на долю живоглота. Ох и попортил же он нам крови…