Ротмистр Гордеев. Эскадрон особого назначения

Вот же ж… стоило немного расслабиться, и тут же вылезло словечко из моего родного мира и времени.

– Ну… я несколько в ином смысле… Пан Станислав порой был излишне спесив и заносчив.

– О, да у вас тонкое чувство юмора, – улыбнулся тролль в усы, – вы прошлись по пану поляку его же собственным родным языком, ведь буквально по-польски «жлоб» – олух и грубиян.

– Да, у нас в имении был поляк-управляющий, он нередко употреблял это словечко, вот и прилипло к памяти, – надеюсь, что я смог выкрутиться. Впредь не стоит терять осторожности.

– Что дальше, Николай Михалыч?

– Предлагаю разделиться. Вы со старшим Лукашиным двинетесь вниз по течению ручья, а мы с Федором и Кузьмой – вверх. Будем искать, где оживший и обернувшийся тигром-убийцей пан Станислав выбрался на берег.

– И как долго будем двигаться?

– Думаю, с четверть часа. Нам еще в лагерь возвращаться.

– Что ж, сверим наши часы, – Маннергейм выудил из нагрудного кармана своего кителя – часы-«луковицу».

В среднем темпе втроем движемся по берегам ручья вниз по течению. Основная надежда на нашего следопыта-оборотня Федора, но и мы с Кузьмой внимательно смотрим на берега, не появится ли след, где поляк-предатель выбрался на берег.

Солнце уже поднялось достаточно высоко. Мы движемся словно по дну огромного зеленого океана. Звенит летняя мошкара, досаждая нам ежеминутно, перекликаются птицы, журчит весело вода в петляющем между берегов ручье.

– Господин штабс-ротмистр! – Кузьма хватает меня за плечо и показывает на довольно свежий обвалившийся край берега ручья. – Не здесь ли?

Да, похоже, что кто-то поднимался здесь от воды на берег.

– Федор, что скажешь?

Оборотень склоняется над следами. Отрицательно качает головой.

– Кабаны, Николай Михалыч, спускались к ручью на водопой. Вон, копытца отпечатались.

Н-да, это явно не Вержбицкий был в тигрином или человеческом обличье. Смотрю на часы. Отведенное время почти на исходе. Надо возвращаться.

Обе наши поисковые группы встретились в условленном месте почти в обговоренный срок. На мой немой вопрос барон отрицательно покачал головой. Что ж, этот гештальт нам закрыть не удалось.

– Возвращаемся. Дальнейшие поиски отнимут слишком много времени, а с ним у нас просто швах.

Пояснять, что такое «швах», не приходится – постепенно и сам тролль начинает перенимать кое-что из моего лексикона.

Движемся по собственным следам обратно. Выходит быстрее, чем в первый раз проделали мы тот же самый путь в погоне за ускользнувшим не то тигром, не то поляком-шпионом. Солнце уже довольно высоко, воздух прогрелся, и даже здесь, под кронами деревьев основательно припекает. Птицы смолкли, лишь перестук дятлов то тут, то там несколько оживляет тишину. Неожиданно Федор делает знак остановиться. Замираем, всматриваясь и вслушиваясь в окружающее. Невозмутимую тишину нарушило еле слышное за расстоянием хрюканье.

– Кабаны. Должно быть, целое стадо.

В голосе младшего Лукашина прямо сквозит желание свежего мясца. Прекрасно его понимаю, сухомятка всем уже порядком надоела: каша с вяленой рыбой да каша с вяленым мясом, вот и все наше пищевое разнообразие в рейде. Да еще каменного состояния сухари – мечта стоматолога.

– Что, господин барон, скрадем кабанчика? – предлагаю я.

– А если враг заслышит нашу пальбу? – осторожничает Маннергейм, но по его виду чувствуется: тоже не прочь разнообразить рацион.

– Ограничимся парой выстрелов. Да и мы далековато от японских расположений, чтобы выстрел-другой мог быть ими услышан, – излагаю соображения я.

Барон кивает:

– Тогда никаких возражений.

Стадо кабанов расположилось на прогалине у небольшого дубняка: пара матерых секачей, пяток кабанчиков-подростков с уже наметившимися клыками, штук семь молодых игривых свинок, четыре матерые самки и с полтора десятка веселых полосатых поросят, суетящихся меж более взрослых особей.

Ветер тянул на нас, а потому кабанье стадо чувствовало себя вольготно – наши запахи до них просто не долетали. Стадо полагало себя в полной безопасности. Многие звери развалились на охапках ветвей и смятой травы. Вокруг них прыгали и перелетали сороки, склевывая обильных кровососов-насекомых, привлеченных кабаньей кровью.

Карабины мы с бароном подняли одновременно. Я прицелился в подсвинка, чесавшего спину об обломанный сук одного из деревьев. Барон выстрелил первым, я почти без промедления нажал на спуск. Жертвой Маннергейма стала молодая свинка. И моя пуля прилетела, куда надо.

В первое мгновение после наших выстрелов на тайгу обрушилась звенящая тишина. И почти сразу звери с треском бросились вверх по косогору, унося ноги поглубже в дубняк. Следом за ними с возмущенным стрекотом снялись с места и сороки.

Когда мы подошли к нашим лежащим жертвам, оба зверя были уже мертвы. Только поблескивали остекленевшие глаза, пялящиеся в голубое небо.

– Ваши благородия, надо бы поспешить с потрошением, а то застынут туши, будет не повернуть их, – Скоробут торопился дать дельный – совет.