Ротмистр Гордеев 3 (СИ)

Значит, Лондон… Ассоциации, прямо скажу, нехорошие. Первым на ум приходит Герцен, которого разбудили декабристы…

— Я понимаю, вы ранены, но врач сказал, что у меня есть десять минут. Целых десять минут.

— С-спрашив-вайте! — сдаюсь я.

Может, просто зря себя накрутил. Мало ли какие газеты печатаются сейчас за бугром. Дома почти все гайки закручены.

— Кто победит в войне? — выпаливает первый вопрос Соколово-Струнин.

Ответ на него мне известен. Причём, слишком хорошо известен. Хотя, я делаю всё, чтобы этого не произошло.

Сказать этому Соколово-Струнину правду? Интуиция мне подсказывает: а ведь он обрадуется. Нутром чую: известие о поражении России примет как благую весть.

А вот хренушки!

— М-мы!

— Мы — то есть Россия? — уточняет он.

— К-кон-нечно!

— Вы в этом уверены.

Короткий кивок.

— Хорошо, — вкрадчиво продолжает он. — Допустим, вы твёрдо верите в нашу победу, хотя факты… Факты говорят обратное. Порт-Артур взят в осаду, практически по всему фронту наша армия пятится как рак… Даже здесь единственное светлое пятно — удержанные вашим отрядом вражеские позиции. Пиррова победа! — почти выкрикивает он.

Говорю не своими, но такими правильными словами, которые придумают позже.

— В-раг б-будет раз-збит! П-победа будет з-за нами!

— Чушь! — почти кричит он. — Какая чушь! Мы столкнулись с технологически развитым противником! Нам противостоит по-настоящему обученное и оснащённое войско, по сути европейская армия, пусть и состоящая из солдат с жёлтым цветом кожи! Вы всерьёз полагаете, что наш русский Ванька способен что-то противопоставить её железному натиску?! Скажу больше: на мой и не только мой взгляд, будет даже лучше, если Россия… чёрная, страшная, погрязшая в самодержавном распутстве и пьянстве Россия проиграет. Отсталая, дикая, варварская страна наконец-то поймёт, что не с её-то рылом соваться в мировой калашный ряд и пытаться вершить политику! И тогда, мы пройдём через самоочищение! Смоем с себя всю эту дикость и азиатчину, вольёмся в братскую семью европейских наций и…

Договорить Соколово-Струнин не успевает.

Правда, для этого мне пришлось подскочить с койки и как следует дать от всей моей варварски-азиатской души ему в большой широкий, но такой не умный лоб.

Журналист валится на пол как подкошенный.

— Интервью закончено… — говорю я и возвращаюсь назад, на больничную кровать.

Кулак слегка побаливает. Кажется, я немного не рассчитал и слегка повредил себе костяшки.

Ничего, до свадьбы заживёт.

Глава 9

— Что ж вы творите, Николай Михалыч? — в голосе Ванновского упрек, но в глазах пляшут чертики. — Прессу обижать нехорошо. А вы на человека с кулаками… Ай-яй-яй! Не подобает вести себя так русскому офицеру!

Вздыхаю и угрюмо заглядываю сбитые костяшки на правой ладони. Я и в свое-то время и в своем мире не особо любил этих акул пера. Хотя почти и не пересекался с их братией, но посудите сами, заголовок — сплошное «про Ерему» — ничего общего к бойкий «про Фому», а начнешь вчитываться в сам материал — ничего общего с заголовком, вообще о другом. Лишь бы набить цену своим писулькам, повысить рейтинг и читаемость. И эта любовь выворачивать перед публикой грязное белье живых и мертвых знаменитостей. Хотя, были и среди этой пены и накипи нормальные журналисты, хваткие, правдивые. Взять того же Гиляровского… Только Гиляровский один, а шелкопёров, вроде того, кто попал мне под руку, подавляющая масса.

— Д-ж-дерьмо ваш Соколово-С-с-трунин, п-п-поет и п-пляшет под брит-т-танскую дудку и на британские баб-б-бки…

Упс! А это — залёт! Прикусываю язык «бабки»: здесь и сейчас это — «старушки божий одуванчик», а не финансовые средства.

— Бабки? — Ванновский смотрит непонимающе.

— Э-э…

Что-то надо срочно придумать… но что? Никогда б не подумал, что от заикания может быть польза — позволяет тянуть время.

— Сергей П-п-петрович, это д-д-дядюшка мой по-о-окойный…

Боже, что я несу?!

— с-с-сотенные так н-называл…

— «Катеньки»?

— Н-н-ну, да. Там же п-портрет Ек-катерины Великой, а она б-бабушка аж д-двух имп-п-ператоров — «царская б-бабка».

— Большой оригинал был ваш покойный дядюшка, — Ванновский усмехается — похоже, мое скомканное объяснение он принял.

— Пресса бывает разная, — продолжает Сергей Петрович дипломатично, — вы и американцев видели, и британцев, в бане с ними парились и водку пили.

— Так то д-дипломатия… — пыхчу я недовольно.

— С господином Гиляровским вы вообще сражались бок о бок. Наслышан я о его подвигах. С ним-то у вас любовь и согласие.

— В-владимир Ал-дексеевич, д-д-другое д-дело. Он — с-свой. А эт-тот…

— Тоже свой. Такой же подданный Российской империи, как и мы с вами. К тому же ему покровительствует великий князь Владимир Александрович…

Оп-па, на… Этого еще не хватало.

— Вы же, Николай Михалыч, человек, вроде выдержанный, а тут у вас, как тормоза на паровозе отказали. Что на вас нашло?

А действительно, что на меня нашло, чтобы я в такой ярости набросился на сугубо гражданского человека, да еще и с кулаками?

Ну, и что, что он уверен в нашем поражении в войне? В моей-то истории все так и случилось. Россия проиграла.