Неуловимое движение Ивана, и шея Гиляровского оказывается в жёстком захвате. Плечи «дяди Гиляя» бугрятся мускулами, он хекает, и высвобождается из захвата, как скользкий обмылок из неловких пальцев.
Должно быть какая-то французская штучка, недаром в цирке Гиляровский боролся с лучшими силачами своего времени, да и потом стал в Москве членом-учредителем первого Русского гимнастического общества, был даже какое-то время его председателем.
И вот уже Иван пыхтит в замке рук Владимира Алексеевича, лицо его багровеет.
Но и казачья выучка многого стоит. Гиляровскому удаётся оторвать противника от земли, но тут оборотень выворачивается и с кошачьей грацией приземляется на одно колено.
Рывок. Иван отскакивает от противника, разрывая дистанцию.
Оба стоят, тяжело дыша и не сводя взгляда друг с друга. Иван обозначает движение, Гиляровский тут же словно перетекает в сторону.
Противники замерли. Круг зрителей затаил дыхание.
И тут оба выпрямляются, жмут друг другу руки и обнимаются. Два мастера признали равенство сил и мастерства.
Тайком показываю Ивану оттопыренный вверх большой палец в знак одобрения.
— Вашбродь… — Кузьма тихонько толкает меня под локоть, — там Жалдырин с Будённым прислали сказать, что у них все готово для спытаний энтих… ракетных снарядов.
— Силён ваш казак… — Гиляровский подходит к нам, надевая на ходу бекешу с папахой, — в какой-то момент я думал — каюк, не вывернусь. А я ведь каждый день стараюсь тренироваться.
— Владимир Алексеевич, мне необходимо отлучиться на испытания одной новой приспособы. Могу назначить вам провожатого, походите по расположению, посмотрите, пообщайтесь с бойцами…
— А можно с вами, Николай Михалыч? Нутром чую, вы что-то необычное будете испытывать.
— Не могу отказать.
Едем с королём русского репортажа на наш импровизированный полигон.
Одалживаю Гиляровскому смирную лошадку — не пешком же ему тащиться, а тачанки у меня все при деле, да и не для пассажирских разъездов они.
Мой барабашка-ординарец на своей коняге держится чуть позади, готовый выполнить первый же приказ или распоряжение.
— Владимир Алексеевич, откройте тайну, что за французский приём вы использовали, чтобы вывернуться из захвата моего казака?
— Да особой тайны тут нет. Только приём не французский, а… японский.
— Вы бывали в Японии?
— Не довелось. Но был у меня учитель — дядька Китаев, беглый матрос. Этакий квадратный человечище… Руки, как у обезьяны, длинные. Лет шестьдесят ему было, мне, подростку он казался тогда каким-то сказочным богатырём.
— Так уж и богатырём?
— На медведя без ружья ходил с одним ножом. Медведь на задние лапы, пасть разинет, дядька Китаев ему полушубок в зубы, ножом — прямо в сердце. С одного удара валил. Десяток мужиков с ним совладать не мог. Расшвыривал их, как котят, и матерился не то по-японски, не то по-китайски. Теперь уже и не понять.
— Фантастическая личность, — восхищённо присвистываю я.
— Не то слово. Его ещё в юности забрили в матросы, так он в каждом порту устраивал драку, через это и зубы все потерял. В конце концов, провинился так, что его приговорили к расстрелу. А он в море кинулся и того… Попал к японским рыбакам. Потом несколько лет жил в Китае. Он меня и научил многим премудростям, да и вообще к гимнастическим упражнениям приохотил.
Гиляровский помолчав, добавляет:
— Никто мне, кажется, не помог так в жизни моей, как Китаев своим воспитанием. Сколько раз все его науки мне вспоминались, а главное, та сила и ловкость, которую он с детства во мне развил.
Владимир Алексеевич роется в карманах, выуживает пятак, зажимает его меж пальцами и сгибает пополам. Протягивает мне.
— Разогнёте?
Я верчу монету в руках и так и этак, пытаюсь… Хрен там был!
Как он это делает? Фантастика!
С сожалением мотаю головой, возвращаю монету дяде Гиляю.
— Увы…
Тот усмехается и разгибает её обратно. Протягивает мне.
— Держите, Николай Михалыч, на память.
— Спасибо. Будет моим талисманом.
Бережно убираю монетку в нагрудный карман кителя. Забрасываю удочку на будущее:
— С удовольствием бы взял у вас несколько уроков…
— За чем же дело встало? — удивляется Гиляровский. — Кончится война, милости прошу ко мне в Москву…
— Сперва надо, чтобы она кончилась. Ну и уцелеть, конечно.
— Вы правы.
Подъезжаем к полигону. Спешиваемся.
Журналист с любопытством вертит головой.
На огневой позиции два пусковых станка и три варианта ракет.
Китайские старинные технологии представлены Сяо Мином и Хуа Бином: примитивная тренога из жердин, на которой установлены в трубках четыре шестовые ракеты: топливная часть из полого колена бамбука, боевая — бумажно-тряпичная «головка».
Российские инновации от Жалдырина с Будённым: поворотный станок с полозьями, на которые установлены четыре ракеты двух типов: целиком исполненная в металле и с бамбуковой топливной частью и металлической боевой. Обе с оперением — по три хвостовых стабилизатора.
Мишень — в версте от огневой позиции — многострадальный сарай, не раз уже служивший нам в этом качестве. Поодаль от сарая группа ростовых мишеней, изображающих пехоту противника.
Поднимаю руку, чтобы дать знак к началу испытаний.