Рота стрелка Шарпа

Амбразура тем временем вновь закрылась. Канониры подняли ствол на полтора сантиметра, подкрутив здоровенный болт под казёнником. Канал ствола зашипел, протираемый мокрым банником. В дуло забили прибойником картузы с порохом и закатили ядро. Второй номер расчёта склонился над затравочным отверстием, вставил в него прокольник и проткнул пороховой картуз внутри орудийного ствола. Затем он поместил в затравочное отверстие запальник — тростинку, наполненную порохом наивысшего качества и отступил. Офицер отдал приказ. Габионы перед жерлом растащили в стороны. Артиллеристы зажали уши. Сержант с пальником на длинной ручке поднёс огонь. Пушка с грохотом выстрелила, откатившись назад по наклонённой к фронту деревянной платформе. На этот раз настал черёд британцев радостно кричать: ядро проломило частокол, осыпав защитников градом щепы.

Майор Форрест опустил подзорную трубу и сокрушённо покачал головой:

— Вот горемыки.

— Кто, сэр? — Не понял Шарп.

— Французы, — грустно сказал Форрест и, видя недоумение младшего товарища, поторопился объяснить:

— О, я не выжил из ума, Шарп. Просто, когда я вижу все эти ужасы войны, я вспоминаю своего сына…

— Я думал, ваш сын — мирный гравёр, сэр?

— Да, это так, но ведь французы там, в форте, не родились солдатами. Среди них, может, найдётся и парень, до войны зарабатывавший на жизнь тем же ремеслом, что и мой сын, и у этого парня тоже есть беспокоящийся за него отец…

Вполуха слушая рассуждения сентиментального майора, Шарп сосредоточил внимание на форте Пикурина. Его укрепления перепахивали тяжёлые ядра (к первой пушке присоединились остальные). Гарнизон форта оказался в ловушке. Отступать им было некуда, позади них расстилались воды Роильяса. На что они надеялись? С приходом ночи артиллерия, конечно, смолкнет, но лишь для того, чтобы дать дорогу пехоте.

— Почему они не сдаются, Шарп?

— А вы бы сдались, сэр?

Форрест озадачил вопрос:

— Я — нет, я же англичанин.

— А они — французы, сэр. У французов тоже есть понятие чести.

— Возможно, вы правы.

В голове майора действительно не укладывалось, почему французы, цивилизованный народ, так упорно сражаются за очевидно неправое дело. Ладно, американцы. Их и нацией-то не назовёшь. Форрест не удивился бы, узнав, что вместо республиканских благоглупостей эта горстка отщепенцев теперь отстаивает идеалы каннибализма. Но французы?! Майор не мог этого понять. Положение усугублялось тем, что в данный момент наследники Шарлеманя и Дюгесклена обладали самым мощным военным потенциалом на земле и пользовались им для распространения своей идейной заразы. По мнению Форреста, Британия оставалась последним препятствием на пути победно шествующих по миру сил зла. Соответственно, война с Францией рассматривалась майором как священная миссия англичан, благословлённый Господом крестовый поход за сохранение культуры и цивилизации.

Как-то он изложил свои соображения не этот счёт майору Хогану. Ирландец фыркнул и разнёс пафосные выкладки Форреста в пух и прах: «Мой дорогой, не засоряйте мозги вздором. Торговля — единственный высокий английский идеал на все времена. Именно поэтому мы здесь. Уверяю вас, не грозись проклятый Бони[8] закрыть для ваших купцов португальские порты, вы бы сейчас тихо подрёмывали в кресле в родном Хелмсфорде!»

Форрест вспомнил беседу с язвительным инженером и обратился к стрелку:

— За что мы воюем, Шарп?

— Сэр? — глубокомыслие майора опять застало его врасплох.

— Да, Шарп. За что вы воюете? Вы против республиканства?

Тот хмыкнул:

— Я, сэр? Да я даже не уверен, что смогу это слово выговорить-то правильно.

Майор шутки не принял, и Шарп посерьёзнел:

— Что за вопрос, сэр? Мы никогда не ладили с французами. Каждые двадцать лет у нас с ними заварушка. Если мы не дадим им сдачи, они завоюют старушку Англию и заставят нас жрать улиток и говорить с прононсом. А, если честно, не знаю, сэр. Мы дерёмся с французами, потому что они — высокомерные ублюдки, и кто-то должен утереть им нос. Только и всего.

Их разговор прервало триумфальное возвращение с охоты полковника и сопровождавших его офицеров. Уиндхэм находился в превосходном расположении духа. Проводив глазами очередное ядро, взрыхлившее остатки вала у форта, командир воздел вверх кулак и крикнул: «Отличная работа, братцы! Задайте-ка лягушатникам жару!» Кивком поздоровавшись с Шарпом, Уиндхэм похвастался Форресту:

— Две лисы, майор! Целых две бестии!

Майор Хоган как-то сострил, что даже брачная ночь не приносит английскому офицеру столько восторга, сколько жестокое убийство маленького рыжего зверька. А у полковника вдобавок имелся ещё и третий повод для радости. Он извлёк из кармана конверт и, заговорщицки подмигнув, показал его майору:

— Письмо от миссис Уиндхэм, Форрест! Прекрасные новости!

— Рад за вас, сэр.

Форрест переглянулся с Шарпом. Неужели миссис Джессика одарила супруга маленьким Уиндхэмом?

Полковник раскрыл письмо и, шевеля губами, пробежал взглядом по строчкам: