Рот, полный языков

Гнев Самки остыл так же быстро, как и вспыхнул. Улыбаясь и мурлыча под нос какую-то мелодию, она принялась с педантизмом и тщательностью художника трудиться над неподвижным телом. Фантастически гибкие пальцы, на которых непрерывно выступала мутноватая жидкость, прошлись по лицу, шее, груди, животу, оставляя за собой совершенно гладкую белую кожу. Грубый волосяной покров на глазах размягчался и плавился, стекая струйками на пол. Потом женщина без всякого усилия перевернула тело и, обработав так же точно другую его сторону, снова положила на спину. Теперь настала очередь более серьёзной трансформации. Повинуясь ловким и сильным рукам, которыми гордился бы любой скульптор, жир с живота распределился по телу, превратив безобразно отвисшие мешки в женскую грудь соблазнительных очертаний и добавив полноты бёдрам. Живот стал плоским, талия — тоньше. Шея также стала тоньше и стройнее, овал лица смягчился, объём мышц на руках и ногах ощутимо уменьшился. Ещё немного поколдовав над лицом и старательно, словно повар тесту, придав форму пышным соскам. Самка с видимым удовольствием оглядела результаты своего труда. Однако главное было впереди. Широко разведя в стороны ноги Лазаро, она приподняла его массивные гениталии и с силой втиснула их в тело. Потом, набрав полную пригоршню выделений у себя в промежности, принялась увлечённо мять и массировать мужскую плоть, которая послушно менялась, на глазах приобретая женские черты. Через несколько минут всё было кончено — на полу хижины, скользком от растворённой органики, распростёрлась высокая полногрудая амазонка, сияющая белизной кожи. Солнечные тучи, падающие из открытой двери, золотили бронзу волос между её мощных бёдер, где расцвёл прекрасный цветок с нежно-розовыми лепестками.

Удовлетворённо вздохнув, Самка повернулась к Каозинье. Всё это время метиска, не замечая ничего вокруг себя и даже не отреагировав на удар об пол, корчилась в непрерывном оргазме, судорожно впитывая ласку живого фаллоса, бешено пульсировавшего в её влагалище. Самка резко сжала рукой торчащую наружу мошонку, и исступлённые конвульсии измученного тела тут же прекратились. Просунув пальцы по обе стороны от члена и с силой разведя края половой щели, Самка протолкнула мужские железы внутрь. Пышущая жаром промежность метиски с распухшими половыми губами заходила ходуном, вздуваясь буграми и опадая. Узкие бёдра девушки судорожно подёргивались. Наконец из истекающей влагой щели показалась блестящая розовая головка члена, который сумел непонятным образом перевернуться. Однако, выдвинувшись весь, вместе с мошонкой, он не отделился от тела, как можно было ожидать, а остался висеть, удержанный мощным корнем из только что образованной плоти. Место соединения моментально покрылось новой кожей, навеки запечатав женское влагалище, которому предстояли дальнейшие превращения.

Самка поцеловала Каозинью в губы, подарив ей на прощанье капельку чудодейственной слюны, потом сделала то же самое с Лазаро. Потом вышла из хижины и зашагала по тропинке между пальм, шуршащих жёсткими листьями. Джунгли поглотили её так же быстро, как иссохшая почва впитывает капли дождя.

Лазаро открыл глаза. Каозинья опустилась на колени и погладила по волосам лежащую женщину.

— Мама, — всхлипнул юноша.

На губах амазонки появилась странная улыбка. Её лицо выражало мир и покой.

— Сын… — нежно прошептала она.

Изогнутая стойка бара, отделанная тёмным полированным деревом. была украшена резными фигурами, словно нос старинного корабля. Заняв место на капитанском мостике, Арлиндо Кинкас сноровисто управлял своей разномастной бессловесной командой. Массивные стаканы из резного стекла, крошечные стопки-напёрстки, тонкие бокалы на длинных ножках, внушительные восьмигранные кружки с затейливыми ручками. Бутылки и графины — с широким и узким горлом, квадратные, круглодонные, сплюснутые и даже в виде женщины, сжимающей пробку в поднятых над головой руках. В недрах этой пёстрой коллекции, расставленной рядами на широких полках и удвоенной высоким зеркалом, нашли временное пристанище напитки всевозможных цветов и оттенков, ожидая своей очереди отправиться в желудки посетителей. В тусклом свете газового пламени под потолком, шипящего в стеклянном шаре как разъярённый джинн, Кинкас проворно разливал выпивку, разрубал кокосовые орехи, выжимал лимоны, колол лёд. одновременно то нагружая, то разгружая пробковый поднос индейской официантки, которая непрерывно сновала взад-вперёд. Движения её бёдер, сдержанные, но чувственные, по-прежнему сопровождались чуть слышным постукиванием, слегка напоминавшим цоканье каблучков-шпилек. В углу на почётном возвышении красовался новый радиоприёмник, из которого неслись приглушённые звуки самбы, облагороженные сочным резонансом деревянного корпуса и тканевой мембраны.

Тяжело отдуваясь, в бар ввалился шарообразный толстяк, один из пятёрки завсегдатаев веранды.

— От этой жары вода проходит сквозь меня, как рис через мельницу, — хихикнул он. — Уже который раз бегу отлить. И заметьте, не в ваши кусты, как некоторые.