Rossija (reload game)

Так вот: он, Серебряный, желает, чтоб Вологдин устроил ему встречу с Сильвером. Конспиративную, само собой: ведь если в «Северо-восточной компании» пронюхают об этих его контактах, он тут же заработает себе перелом основания черепа, поскользнувшись на лестнице, или вот есть у них капли: ни вкуса в них, ни цвета не заметно, а человек, без рези в животе, без тошноты, без боли — умирает… При встрече той он надеется прижать Сильвера с помощью документов о его личных гешефтах (ибо залезать в карман к боссу мафии — это тебе не извечное русское «Из казны тащи, как с пожару») — и потребовать, чтобы тот организовал в Лондоне освобождение Ирины: возможностей той «серебряной финансовой империи», по его разумению, вполне на это хватит.

— Я хочу видеть эти документы, — отрезал Вологдин.

— Ты получишь их в руки в момент нашей общей встречи. Я совершенно не собираюсь встречаться с Сильвером один на один: козе понятно, что он, при его-то возможностях, тут же меня грохнет и заберет компромат. Ты — посредник; территория должна быть нейтральная — ну, допустим тот, твой личный, трактир на Пятницкой. Назначь время.

— Красивая конструкция, Никита Романович, — степенно кивнул контрразведчик, — прям как игрушечка. Хорошие у вас там специалисты. Нам до вашего уровня еще расти и расти, — и он нехорошо ухмыльнулся.

— То есть не веришь ты мне, — заключил Серебряный.

— Не верю, — охотно согласился Вологдин.

— Ну да, ну да: с моей-то кредитной историей… — вздохнул «действующий агент секретной службы Ливонского вора».

— Да причем тут та твоя кредитная история… которая была чисто дебетной, если так можно выразиться, хех… — отмахнулся контрразведчик. — Уж что в этот-то раз у тебя по части фактов всё в полном ажуре, и каждое слово подтвердится — ни минуты не сомневаюсь! Да только — что мне до тех фактов? Я ведь, Никита Романович, не столько в факты верю, сколько в людей. В людей! — ибо, в силу профессии, в них чуток разбираюсь…

— И что ж ты во мне такого разобрал? — вопросительно приподнял бровь Серебряный. — Чем я плох?

— Да ровно тем же, чем и хорош, — промолвил Вологдин с неожиданной серьезностью. — Тем, что ты — человек долга и чести. Но «честный коп» — это замечательно, а вот «честный разведчик» — это, извини, или «жареный лед», или профнепригодность. Такие, как ты, Никита Романович, не предают своих — вот тебе и весь сказ. Неубедительно!

— Да какие они мне, нахрен, «свои»?! — грохнул кулаком по столу князь. — Взявши в заложники мою жену?

— Ну, что они у тебя жену в заложники взяли — это ТЫ говоришь. Может, и взяли. А может, спрятали, по твоей же просьбе. Или еще чего… Ты мне лучше вот чего скажи, — тут Вологдин подался чуть вперед, — эта ваша московская операция — что таки себе буду иметь на этом я, в служебном плане? Вот меня, лично — как это всё коснется?

— Уж не знаю, как твоему шефу, Страннику, — отвечал Серебряный, твердо глядя в глаза контрразведчику, — но тебе, Всеволод Владимирович, как я мыслю, от нее никакого вреда, кроме пользы.

— Ладно: уболтал, речистый, — (Вологдин страшно осклабился). — Если твои английские документы по «серебряной сети» и впрямь так хороши, как ты утверждаешь — будем считать, что я поверил в твои высокие чувства.

* * *

Зазвонили у Священномученика Климента, откликнулись на колокольне церкви Иоанна Предтечи, вверх по Пятницкой.

«Время, время! — подумал Вологдин, переводя взгляд с Сильвера, непроницаемо прихлебывающего свою кориандровую, на трактирную дверь. — Если Серебряный так и не выйдет на связь (а тут могут вмешаться десятки случайностей), я окажусь — в глазах Странника — обведенным вокруг пальца простофилей, и поди залучи его во второй раз на такую конспиративную встречу…»

Ларри Флинт вел себя сегодня беспокойно: постоянно перебирался с одного плеча хозяина на другое, хлопал крыльями, потом вдруг перелетел на другой конец стола и принялся копаться там в миске с ржаными сухариками, обсыпанными тмином.

Встопорщил перышки и заговорил; Вологдин вслушался в звучание английской речи.

— Куда спешишь ты, Вокс? Какие вести? — а затем, чуть изменившимся, как показалось ему, голосом продолжил: — К его величеству, чтоб доложить, что кардинал наш Бофорт умирает. Недугом тяжким он сражен внезапно. Таращит он глаза, и ловит воздух, и богохульствует, и всех клянет…

Э, да это ведь стихи! И отличные стихи, между прочим — совершенно ему незнакомые.

— Кто автор? — кивнул он на попугая.

— Без понятия, — пожал плечами Странник, и в глазах его, как показалось Вологдину, промелькнуло какое-то странное выражение. — Он много такого знает. Вот например… — и они с попугаем затянули на пару:

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка рому!..

«Постой-ка, постой… — вдруг сообразил Вологдин. — „К его величеству, чтоб доложить, что кардинал наш Бофорт умирает…“ Так вот откуда… Но ведь не могут же они всерьез…»

Мысль эта, впрочем, так и осталась недодуманной: в дверях трактира возник наконец Серебряный.