Rossija (reload game)

— О дьявол!! И вправду!.. — изумление Николсона было ничуть не наигранным, однако пистолет его, наведенный на Бонда, положения не сменил — на что коммандер как раз очень рассчитывал (ибо некий туз в рукаве — ну, не туз, а так, девятка, и не в рукаве, а в штанине у щиколотки — у него всё же оставался). — Однако ты что, всерьез полагаешь показания обезьяны — доказательством?

— Ну, для суда присяжных — вероятно, нет, — пожал плечами Бонд, — а вот для внутреннего расследования — возможно, и да. Вспомни, опять же, «Закон бладхаунда»: опознание подозреваемого собакой-ищейкой английским судом вполне себе принимается.

— Можно, я прострелю ему колено? — прервал воцарившееся молчание Бишоп. — Перед тем, как всадить пулю в башку?

О! Всё идет даже лучше, чем он предполагал…

— Не прямо сейчас, успеется, — поморщился старшой. — А тебе, Джим, осталось объяснить: почему писем-приманок было — два? Если уж ты был так уверен, кто из двоих…

— Потому, что это был мой косяк, да — mea culpa… — со вздохом вскинул ладони Бонд: джентльмен, признаЮщий поражение в fair play. — Я же поначалу думал — быть такого не может, чтоб двое, одновременно, изменили присяге! А потом сообразил: нет, может! Может, если это — любовь, и выбор — между присягой и возлюбленным! Когда это не двое, а, считай, один — «плоть едина», как говорено Господом нашим!..

— Ты чего несешь?!? — заорал Николсон.

— Я всё понимаю, Том: сердцу не прикажешь, — вел свой вдохновенный монолог Бонд, — но мне-то каково это видеть! После всего, что было между нами тогда, во Фландрии! Послушай… — жалобно запнулся он, — давай вернем всё, как было: тот мой роман с… ну, ты помнишь… был ужасной ошибкой! Только избавься от этого мерзкого человечишки! — и он патетически простер руку в направлении ошеломленного Бишопа (мотивированным, по позе, движением подобрав наконец под себя ноги).

— Ма-алчать!!!

Ну, теперь можно и замолчать. Собственно, всё и так уже сказано: грохни сейчас своего засветившегося подельника, списав на него все косяки (ведь всё равно кого-то придется назначать крайним за исчезновение Ди!) — а полфунта порошка поделим…

— Пристрели обезьяну! — командует резидент своему заму, не отрывая взгляда от Бонда.

— Черта с два! — отвечает тот, просчитав расклад не хуже шефа (ага-ага, ты останься сейчас один против двоих с разряженным пистолетом!..) — По обезьяне — сам стреляй!

Оба пистолета чуть отворачиваются от Бонда, и в тот же миг коммандер, истошно заорав: «Вырви им глаза, Мими!!!» (чисто чтоб задействовать отвлекающий фактор: вербальные команды обезьянка вряд ли воспринимает) предметно демонстрирует, что он и вправду «очень опасный человек»: менее чем за секунду он успевает выхватить метательный нож, скрытый у щиколотки, с разворота сразить им Николсона (из позиции, из которой никто и никогда ножей не мечет) и, перекатом по полу, добраться до лежащего посредине комнаты тесака; четко проскользнув под бестолковым выстрелом растерявшегося Бишопа.

А вот пуля, выпущенная напоследок, уже на автомате, оседающим с ножом в горле Николсоном, «отменным профессионалом», попадает-таки в Бонда…

Вроде бы и ничего особенного — касательное ранение в руку, кость не задета, — но точнехонько в ту самую недолеченную царапину, полученную им четыре дня назад на фрегате «Великая Пруссия».

И мгновенная боль напрочь выключает сознание коммандера…

ВОТ И ВСЁ.

* * *

— Кто такие?

Свет факела запрыгал по лицам Серебряного и его сопровождающего-телохранителя — Тита Кузьмича, выхватывая из стремительно сгустившихся осенних сумерек перила мостика через канал и черные епанчи патрульных с серебряными зиг-рунами: четверо, с оружием наготове — усиленный вариант несения службы…

— Купец второй гильдии Афанасий Никитин, с приказчиком. Следуем на тот берег, в гостиницу «Два шпиля», сержант.

— Ну-ка, пускай твой приказчик тоже подаст голос!

— Вы об чем, сержант? — Тит Кузьмич, как заметил Серебряный, успел на всякий случай расстегнуть свой полушубок, открывая руке путь за пазуху.

— Не, оба — русские! — обернулся к своим чекист. — Всё, проваливайте не задерживаясь!

«Не иначе, как это Бонда ловят! Ничего себе…» — сообразил князь, двинувшись было мимо посторонившихся патрульных — и тут из темноты прозвучала команда:

— Стоять! Сержант, подсвети-ка левого, купца! — а спустя мгновение — смешок: — Воевода! Чому ж це вы без погон, опять?

ВОТ И ВСЁ!

ВОТ И ВСЁ.

ВОТ И ВСЁ…

Из разыскного листа Чрезвычайки его, разумеется, за эти годы никто не вычеркнул — да и с чего бы?

Воистину: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным»…

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Серебряного — и вихрь тот уложил ему на язык следующие слова:

— Опять без погон — потому что опять на задании, штурмфюрер. И если что — МОЖЕМ ПОВТОРИТЬ!