Rossija (reload game)

— Формально состав того «регентского совета» шире. Но реально решает всё Триумвират, да. Борис Годунов: человек очень умный, абсолютно безжалостный и без каких бы то ни было принципов; что поделаешь — татарин… зять палача и сам в душе палач. [Пометка Ф. Уолсингема на полях: «Вот, значит, как…»] Митрополит Пимен: этого все поначалу полагали фигурой марионеточной, но марионетка — как это частенько случалось в истории — переиграла в итоге мнивших себя кукловодами… Ну и третий член Триумвирата — третий по счету, но не по важности. Не-Поминаемый-к-Ночи… со свитой, которую он формирует по образу и подобию своему…

Царь произнес это таким тоном, что у меня — не скрою — пробежали мурашки по хребту. А ведь этот человек, подумал я, точно не склонен ни к суевериям, ни к паникёрству, ни — тем более — к дешевым розыгрышам на такие темы…

Голландский капитан же от того царёва тона, похоже, резко протрезвел, и следующий вопрос задал как раз он:

— А что известно об этом… — он на секунду запнулся, — человеке?

— Если он, конечно, человек, — уточнил я.

На лице Государя изобразилось нечто вроде задумчивости. Я его понимал: во-первых, ему, как и остальным русским, явно не нравилась эта тема вообще, а, во-вторых, он отсеивал в уме секретное от несекретного.

— О его прошлом, — начал он наконец, — не известно ровно ничего достоверного. Он никто; он ниоткуда. Выдает себя за православного воеводу из Валахии, назвался тут Владимиром Цепенем — вроде по созвучию с прежним своим прозвищем… Зато здешний его путь наверх отслеживается во всех деталях; благо весь путь тот размечен эдакими четкими вешками — человечками, что раз за разом, внезапно, мрут от малокровия, освобождая для него следующую ступеньку карьерной лестницы. Так и дошагал он по той лестнице аж до самого Триумвирата…

— Малокровие? Anemie? — переспросил кто-то из голландцев.

— Да, сейчас это очень распространенная в Москве болезнь. Говорят, она проистекает от недостатка солнечного света и полезных минералов, содержащихся в чесноке, — от кривой ухмылки Ивана я ощутил тот же внезапный озноб.

Голландцы дружно перекрестились; я, чуть помедлив, последовал их примеру [Пометка Ф.Уолсингема на полях: «Я — заценил…»].

— Кардинал Сильвестр устроил тогда руками Цепеня… или не руками, черт его там разберет… малокровие королеве-матери Ефросинье… это вроде здешней Марии Медичи, — пояснил Иван; голландцы понимающе закивали. — А сразу после настал и Сильвестров черед. У меня был весьма внушительный счет к этой парочке, но свечку по ним я тогда поставил… А сейчас я — вы не поверите — неустанно молюсь за здравие мерзавца Годунова: он, похоже, единственный там человек, способный удерживать страну на краю пропасти.

— А как на это всё взирает Митрополит? И Церковь? — недоуменно спросил я: насколько мне было известно, русская церковь весьма влиятельна в мирских делах; как выражаются у них там в Московии: «Без Бога — ни до порога»…

— Церковь нынешняя взирает на то очами Митрополита. А Митрополит-триумвир, похоже, находит, что ежели Господь попускает существовать Цепеню — на то, стало быть, воля Его, и сие не наших умов дело. Эдакая теодицея, знаете ли…

— А он и вправду не отбрасывает тени и не отражается в зеркалах? — жадно поинтересовался голландец.

— Это всё сказки, — устало поморщился царь, — им же самим, похоже, и распространяемые… Вот солнечного света он, по нашим данным, отчетливо избегает, а серебро и чеснок и в самом деле не жалует…

— «Серебро не жалует» в том смысле, что подношения берет исключительно золотом? — не слишком удачно сострил я.

— Подношения он, — отвечал Иван без малейшей тени веселости, — берет по большей части натурой. А вот серебряную монету у них там изъяли из обращения вполне целенаправленно, заменив серебро ассигнациями. Это, разумеется, разрушило всю систему денежного обращения, но Влад-Владычу с его присными обнищание податных сословий лишь на руку.