Rossija (reload game)

— Очень интересная концепция мировой истории, Ваше Величество… — промямлил я, жуя гриб (и впрямь несравненных достоинств). «Впрочем, — пришло мне тут же в голову, — а стоит ли требовать строгой логичности и историчности от государствообразующих легенд?» [Пометка Ф.Уолсингема на полях: «Да им это только во вред, если хоть чуток вдуматься!»]

— А теперь твой черед, Джеймс! — возгласил Новгородский владыка, вновь устремляя длань к своему бездонному штофу, а левой рукой тем временем делая кому-то широкие приглашающие жесты. — Поведай-ка нам, коммандер: как там братский англо-саксонский народ управляется с гишпанскими супостатами во Флибустьерском дальнем синем море?

Ноблесс оближ — и я принялся за повествование… [Пометка Ф.Уолсингема на полях: «Знать бы еще теперь — чего он там понаразболтал спьяну…»]

9

Если бы в следующее утро мне сказали бы так: «Джеймс! Тебе отрубят голову, если ты сию минуту не встанешь!» — я ответил бы томным, чуть слышным голосом: «Рубите! — и пускай она полежит в холодке отдельно от меня…»

При одной только мысли о необходимости приоткрыть глаза (чтоб хотя бы сориентироваться на местности…) возникала уверенность, что тут же сверкнет молния и голову ту разнесет на куски; а пока в ней гудел тяжелый колокол, и между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зеленым ободком…

На исторгнутый мною болезненный стон откликнулся знакомый голос, произнесший с насмешливо-сочувственными (или сочувственно-насмешливыми?..) интонациями:

— Вот оно как — портвейн-то с водкой мешать! «Это коктейль, это по-европейски…» Помилуйте, Джеймс, да разве это можно делать!

Я заставил себя разлепить склеенные веки и оглядел свой апартамент (так: свой! — уже неплохо…). Фрол Фомич же, по всему видать, был бодр, свеж и готов продолжать веселье…

— Слушай… — (неужто это мой голос?..) — Но портвейн-то тут… откуда взялся?

— Ну, твоя история, как в Лиссабонском порту взяли да и сгорели дотла два галеона испанского Серебряного флота вместе со всем содержимым, произвела на Государя такое впечатление, что тот распорядился: найти — сей же час, немедля, хоть из-под земли! — тот самый магический напиток, что сыграл решающую роль в той вашей операции… Но я тебя потом честно пихал локтём в бок: «Не понижай градус!» [Пометка Ф.Уолсингема на полях: «Вот кто тебя тянул за пьяный язык, хвастун ты чёртов?!»]

Я тем временем принял, с грехом пополам, вертикальное положение, но голове моей это решительно не понравилось: припомнилось, и очень живо, как однажды во Фландрии испанские коллеги пытались склонить меня к конструктивному диалогу (они называли это так) при помощи веревочной петли и палки…

«Боги, боги мои, яду мне, яду!»

— Дорогой Джеймс! Это тебе совершенно не поможет. Следуй старому мудрому правилу, — лечить подобное подобным. Единственно, что вернет тебя к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской.

На оклик Фрола Фомича бесшумно возник пригожий отрок с подносом, на коем были сервированы нарезанный белый хлеб, русская паюсная икра в венецианской вазочке, маринованные белые грибы в фарфоровой мисочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом штофе зеленого стекла; он запотел от холода, ибо помещался в полоскательнице, набитой льдом.

— Это тебе государь послал, из собственных рук: та самая! — кивнул на штоф Фрол, и слова эти наполнили меня нехорошим предчувствием.

— Это еще зачем? Такая честь…

— Ну, сейчас поправим здоровье — и вперед. Государь нынче трапезничает с ближним кругом, и очень уж ему твои морские рассказы к сердцу пришлись.

— Фрол, Христом-богом!.. Ну, не могу больше! — малодушно взмолился я.

— Сможешь, Джеймс, сможешь! — успокоительно качнул дланью тот, водрузив на поднос две серебряные стопки. — Как говорится — «За папу… за маму!..» В смысле — за Королевский флот, за Сизинг-Лейн… Они ведь сейчас оба-два на тебя смотрят! [Пометка Ф.Уолсингема на полях: «Ну вот опять… Вот зачем было поминать всуе „Сизинг-Лейн“, а?»]

Против такого аргумента — что возразишь? Первая пошла — «колОм» (под склизлый гриб с колечком лука), вторая — «соколОм» (под икорку), третья — «мелкой пташечкой». Открыли кастрюльку — в ней оказались немецкие сосиски с острым испанским гаспачо; и попробовал бы кто обвинить меня в тот момент в «исконной английской германо- и испанофобии»!