Rossija (reload game)

Ну, тут уж Бог ему судья, проехали. Но вот теперь, когда Лубянки больше нет, а взамен того в центре Москвы возник укрепрайон годуновцев, возглавляемых — хватит уже скромничать, Всеволод свет Владимирович! — дельным и харизматичным командиром, Годунову есть и чем играть, и о чем торговаться. И для командования Западного фронта он уже не политический погорелец-побирушка: за ним, оказывается, стоИт какая-никакая, но сила, и ведь черт его знает — как там еще качнутся весы в той Москве?.. Цепеня с его упырями в войсках ненавидят лютой ненавистью, над «царем Владимиром» потешаются в открытую, митрополит… ну а что теперь тот митрополит? — так что отчего бы тем полкам и впрямь не двинуться на столицу…

Только заключить перемирие с Ливонским вором, и…

Или… Ну, договаривай уже, хотя бы самому себе, Всеволод Владимирович!

Не перемирие ему надо заключать, а — ОТКРЫТЬ ФРОНТ тому Ливонскому вору… Законному, так сказать, Государю нашему Иоанну Васильевичу…

А что? — настроения-то в войсках на сей счет самые подходящие: «за что воюем» — давно уже никто не понимает, а слухи о житье в Иоанновой Новгородчине доходят самые прельстительные… Продаст, ох продаст Борис Феодорович Грозному тот Западный фронт, вместе с нами в придачу, в обмен на свой беспрепятственный проезд до Лондона; лучше ведь предъявлять там права на свои анонимные банковские вклады — не безвестным беженцем, кого всякий обидеть может, а статусным политическим изгнанником, верно?

И ведь всё к тому, что такой вариант он прорабатывал, среди прочих, давным-давно — минимум со времен той истории с перепиской Курбского… Предусмотрительный наш…

Вот вам и последний кусочек этой византийской мозаики встал на место!

— …Ну, и что делать-то будем, Всеволод Владимирович? — решился нарушить высокую командирскую думу Тургенев.

— С чем?

— С линией связи с этой преудивительной!

— Да не о том нам сейчас думать надлежит! — покривился Вологдин. — А о тех пушках, да о кашеварнях с лазаретом… Знаешь солдатскую мудрость: «На передовой только дурак строит дальние планы». Надо день простоять, да ночь продержаться — а там видно будет.

— А от тебя, Иван Андреич, — добавил он после секундной паузы, — жду предложений по сепаратным переговорам с преображенцами, прямо сейчас.

-

— …А потом они, конечно, спохватились и насели на нас довольно крепко. Так что последние две пришлось заклепать и бросить. И отступить, в соответствии с приказом, — закончил доклад лейтенант Некрасов.

— Потери?..

— Пятеро раненых, один — тяжелый.

— Отличная работа, капитан! — кивнул Вологдин, окидывая взором новенькие, «еще теплые», полевые пушки, разгруженные уже во дворе Знаменки с мобилизованных по окрестностям подвод и розвальней; четыре штуки — он на такое и не рассчитывал, если честно.

— Служу… — козырнул было новопроизведенный, и запнулся в затруднении.

А и вправду: чему и кому мы тут нынче служим, если вдуматься?

— Вольно, капитан, — пришел ему на помощь Вологдин. — Теперь озаботьтесь позициями под те пушки.

— Есть!

Хмуро поглядел на тучи, что вновь затягивали небо, превращая непоздние сумерки почти в темень, и перевел взгляд на обозначившегося рядом с крыльцом Котовранова:

— Срочное, Филипп Денисыч?

— Скорее да, чем нет, Всеволод Владимирыч. Пленный благочиннк напел: у них тут неподалеку, на Воздвиженке, захоронка белого, и пребольшая.

— Белого — в котором из смыслов? — усмехнулся Вологдин. — Впрочем, белое у нас точно не в избытке, так что и белый сгодится — хоть так. Срочно высылай группу!

— Уже выслана, — встречно ухмыльнулся Бобок.

— А по Кремлю — что-нибудь проясняется?

— Скорее нет, чем да, — помрачнел шеф «девятичей». — Работаем, но… Те ведь, как и мы, затворились наглухо. Вся наша агентура там, внутри, осталась без связи.

— Плохо. Любые новости оттуда — любые! — докладывать немедля.

— Слушаюсь!

Так, что там еще, из срочного? Ага!..

— А вас, сержант, — обернулся он к ожидающему в сторонке Шилову (старшему, похоже, в Сильверовой двойке), саркастическим нажимом выделив то обращение, — попрошу ко мне: есть разговор.

Обширный кабинет начальника Особой контрразведки, куда Вологдину пришлось, скрепя сердце, перебраться из своей уютной «одиночной камеры» на верхнем этаже, Странник обставил «в английском стиле»; точнее, в соответствии со своими представлениями о представлениях на сей предмет окружающих его аборигенов. Вышло довольно забавно.