Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Результаты прошедших споров, действительно, наложили отпечаток на пересмотр общего Устава российских университетов 1863 г. и принятие его нового варианта в 1884 г. Однако и здесь можно отметить противоречивость нового документа. С одной стороны, в нем вновь были сделаны шаги в сторону «классического» университета: утверждено обязательное назначение профессоров министерством, получил, наконец, с установлением почасовой оплаты прочную базу и начал быстро развиваться институт приват-доцентов (при одновременном упразднении штатных доцентов). Кроме того, в учебный процесс вводились практические научные занятия – семинары, расширялись университетские научно-исследовательские лаборатории и институты, т. е. те учреждения, которые на практике реализовывали принцип «единства науки и преподавания». Только в одном Московском университете в рамках Устава 1884 г. на рубеже XIX–XX вв. открылись 17 научных институтов, из которых 12 относились к медицинскому, 4 – к физико-математическому и один – к историко-филологическому факультету Основателями первых научных семинаров на историко-филологическом факультете были В. И. Герье, П. Г. Виноградов, Н. И. Стороженко, Г. Н. Челпанов и др.

С другой стороны, управление университетом по Уставу 1884 г. увязало в бюрократическом контроле. Министерство получило все ключевые рычаги влияния на университеты вплоть до прямого назначения университетской администрации, но использовало их для того, чтобы повышать не научный потенциал учебных заведений, а лишь их политическую благонадежность. Этим практика министерства народного просвещения в России резко отличалась от действий аналогичного государственного органа в Пруссии, на которую само же министерство всегда указывало как на пример.

Деятельность прусского Kultusministerium конца XIX – начала XX в. в рамках т. н. «системы Альтхофа» была направлена на то, чтобы, распределяя ученых и финансовые ресурсы по различным университетам, поддерживать там максимальную эффективность научных исследований. Неудивительно поэтому, что в кайзеровской Германии они испытали наивысший взлет, закрепивший мировое признание «классической» модели.[1364] В России же, имея право назначать и смещать профессоров, министерство пользовалось им исходя не из научных критериев, а противодействуя т. н. «либеральной профессуре», среди которой были выдающиеся ученые, как, например, И. И. Мечников, К. А. Тимирязев, В. И. Вернадский, П. Г. Виноградов, С. А. Муромцев и др. Некоторые из них пользовались общеевропейской известностью, и их конфликт с министерством привел в конечном счете к эмиграции из России и продолжению ученой деятельности за границей.[1365]

В то же время взгляды либеральной профессуры, выражаемые с профессорских кафедр или около них, «подпитывали» студенческое движение, а студенты отчасти видели в этих профессорах выразителей своих интересов.[1366] Студенческому движению министерство пыталось противопоставить, опять-таки, не стимулирование заинтересованности в научных занятиях через свободу обучения, а определенные внешние рычаги – социальную политику, заключавшуюся в преимущественном допуске в университеты детей дворянства, повышение требований к гимназическому аттестату путем обязательного введения туда двух древних языков. Внутри университета студенты подвергались плотной опеке со стороны инспекторов, подчиненных министерству. К ужесточению бюрократического элемента вело и учреждение в университетах экзаменационных комиссий, которые принимали выпускные экзамены по утвержденным государством программам и выдавали дипломы на чины 10 или 12 класса. Обязательным условием допуска к выпускным экзаменам был зачет определенного числа полугодий, что сохраняло курсовую систему и переходные экзамены, правда с разделением предметов на обязательные и необязательные. Такая система ориентировала студентов на посещение только тех курсов, причем читавшихся в соответствии только с теми программами, которые были утверждены министерством, тем самым девальвируя заложенную в развитии приват-доцентуры свободу преподавания.

Итак, на примере Устава 1884 г. видно несовпадение исходно обсуждавшихся при его подготовке принципов немецкого «классического» университета и их реализации в России. Тонкое равновесие между государственным вмешательством в университетскую жизнь и поддержанием там научной свободы, о котором писал Гумбольдт, в России не соблюдалось. В отличие от Германии, даже в рамках системы с близкими исходными принципами российское правительство на рубеже XIX–XX вв. занималось не поощрением науки, а прежде всего обузданием политических выступлений, поддерживаемых большинством студенчества и значительной частью профессуры.