Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Суммируя выводы данного параграфа, можно заключить, прежде всего, что утверждение Устава 1804 г. явилось прямым и логическим завершением незаконченных в царствование императрицы Екатерины II университетских реформ. Несомненна и хорошо прослеживается по источникам связь между Планом 1787 г. и началом реформ в министерстве народного просвещения. В то же время, по ключевому моменту содержания Устава 1804 г., т. е. обозначенному выше введению «университетской автономии», между проектами Комиссии об учреждении народных училищ и министерства народного просвещения никакой преемственности нет. План 1787 г., представляя собой российский вариант «модернизированного» университета, придавал мало значения коллегиальному началу в управлении университетом: допускал назначение профессоров Главным Правлением училищ, вводил в университетское Правление сторонних чиновников, не предусматривал созыв общего Совета университета в качестве органа управления и т. д., а главное, игнорировал все корпоративные права и привилегии университета, негативно их оценивая как «пережитки средневековья» (см. главу 2). Напротив, в Уставе 1804 г. были последовательно проведены все основные черты, которые сближали облик российского университета с традиционной немецкой средневековой корпорацией, и, прежде всего, утверждены принципы собственной юрисдикции университета (Selbstgerichtbarkeit) и самостоятельного избрания университетским Советом всех должностей, включая и самих профессоров.

Объяснение этого парадокса лежит в том, что принципы университетской реформы, последовательно воплощавшиеся в ряде законодательных актов 1802–1804 гг. и окончательно закрепленные первым общероссийским университетским Уставом 1804 г., носили в значительной степени противоречивый характер, поскольку в их идейную основу вошли элементы трех совершенно различных систем высшего образования.

Во-первых, в соответствии с системой управления училищами во Франции и Польше университеты получили функции инспектирования, назначения директоров, учителей, проверки хозяйственных смет и т. д. у средних и начальных школ, относившихся к их учебному округу. Из Франции же было заимствовано и новое разделение российских университетов на факультеты, введенное Уставом 1804 г. Вполне в утилитарном духе формулировались в Уставе главные задачи университетов: «подготовка юношества для вступления в различные звания государственной службы» (§ 1), и как следствие, существовал государственный контроль (со стороны попечителя) над сферами университетского преподавания и управления.

Однако, во-вторых, в устройстве университетов были удержаны все традиционные права немецких ученых корпораций, включая и собственную юрисдикцию. Как бы ни трактовать это введение «автономии» в положительном смысле, но все же наличие корпоративного суда в России XIX в., внутри учреждения, которое существует на средства, поступающие из казны, и принадлежит к структуре министерства народного просвещения, выглядело, по меньшей мере, анахронизмом, к тому же вряд ли способствовало углублению научных занятий профессоров.

А ведь именно к этому призывали, в-третьих, принципы «модернизации» университетского образования, почерпнутые из Гёттингена. Благодаря им в Уставе 1804 г. отразился идеальный облик лучших немецких университетов конца XVIII в. – собрания профессоров, ведущих «благородный» образ жизни, занимающихся собственными научными исследованиями, участвующих в деятельности разнообразных ученых обществ, обнимающих весь круг наук в его единстве.

Картина общего университетского кризиса в Европе рубежа ХVІІІ—ХІХ вв., нарисованная в первом параграфе главы, проясняет ситуацию. Именно этот кризис ответственен за то, что при начале реформ народного просвещения в царствование Александра I рассматривался не только опыт немецких университетов (и «модернизированных», и традиционных), но как весьма позитивный воспринимался и опыт совершенно противоположной по смыслу утилитарной системы высшего образования в революционной, а затем наполеоновской Франции. Иными словами, формирование основных принципов университетского образования в России начала XIX в. происходило в ходе обсуждения различных идей и мнений об университетах, многие из которых были несовместимы друг с другом, однако же и те, и другие отразились в итоговых документах. И если в Германии подобное обсуждение вылилось в конце концов в победу идейно цельного, гармоничного и устойчивого в своей философской основе «классического университета», то в России такой цельности достигнуто не было, а избран собственный, оригинальный путь, не копировавший развитие ни одной из образовательных систем Европы и в то же время содержавший в себе элементы сразу нескольких из них.