Росс Полдарк

- Осторожней, мистер Полдарк. Такие замечания не вполне выходят за рамки нашей юрисдикции.

- Этой привилегии удостоено только милосердие, - сказал Росс.

- Следующее дело, - махнул рукой мистер Уорлегган.

- Минуточку, - сказал доктор Холс. Он наклонился вперед, сложив ладони и скривив тонкие губы. Волна отвращения к этому высокомерному юному сквайру поднималась в нем каждый раз, когда он его встречал: в школе, в дилижансе, в суде. Ему доставило особое удовольствие задать тот едкий вопросик о датах, который переменил точку зрения других судей. Но этот выскочка всё равно пытался оставить за собой последнее слово. Так не пойдет.

- Минуточку, сэр. Мы пришли сюда не для того, чтобы вершить правосудие согласно букве закона, отбросив в сторону здравый смысл, вытекающий из нашего положения и ответственности. Как на человека, принадлежащего к лону церкви, сэр, на меня возложена особая ответственность. Господь дал тем его проповедникам, которые еще и служат судьями, задание усмирять правосудие милосердием. Эту задачу я выполняю по мере всех моих скромных сил и считаю, что и сейчас его проявил. Ваши гнусные намеки на противоположное для меня оскорбительны. Не думаю, что вы имеете хоть малейшее представление о том, о чем толкуете.

- Жестокие законы, - ответил Росс, с трудом овладев собой, - эти жестокие законы, которые вы применяете безо всякого милосердия, послали человека в тюрьму за желание накормить своих детей, когда они голодали, за то, что он нашел для них пищу, когда мы лишили его возможности ее заработать. В книге, где вы черпаете свое учение, доктор Холс, говорится, что не хлебом единым жив человек. В нынешние времена вы требуете от людей жить даже без хлеба.

Одобрительный гул с задних рядов стал громче.

Мистер Уорлегган гневно постучал молотком.

- Дело закрыто, мистер Полдарк. Будьте любезны сойти вниз.

- Иначе, - сказал доктор Холс, - мы обвиним вас в неуважении к суду.

Росс отвесил легкий поклон.

- Могу лишь заверить вас, сэр, что подобное обвинение отразит мои самые сокровенные мысли.

Он покинул кафедру и вышел из суда под шум и призывы установить тишину. На узкой улице он глотнул теплого летнего воздуха. Глубокие канавы были переполнены нечистотами, пахло отвратительно, но после душка в суде этот запах показался ему приятным. Росс вытащил платок и промокнул лоб. Его рука немного дрожала от гнева, он попытался с этим справиться. Росса просто тошнило от отвращения и разочарования.

Вниз по улице двигалась длинная вереница мулов, нагруженных тяжелыми корзинами с оловом, болтающимися по бокам животных, а рядом с ними медленно шагали покрытые дорожной пылью шахтеры. С рассвета они прошли много миль из какого-то отдаленного района, чтобы отвезти олово на монетный двор, а потом поедут обратно на спинах своих истощенных мулов.

Росс подождал, пока они пройдут, и уже собрался пересечь узкую улицу, как кто-то прикоснулся к его руке.

Это была Джинни со своим отцом Заки Мартином. На её щеках горел румянец, такой заметный на фоне бледной веснушчатой кожи.

- Хотела вас поблагодарить за ваши слова. Как любезно с вашей стороны, так расстараться для Джима. И что вы сказали...

- Это не принесло ничего хорошего, - ответил Росс. - Отведи ее домой, Заки. Ей лучше теперь быть с вами.

- Да, сэр.

Росс резко отвернулся и зашагал по Монетной улице. Эта благодарность за провал стала последней каплей. Он преиспонился отвращением к самому себе за то, что не мог себя контролировать. Веди себя независимо, когда тебе угодно, но только пока это касается твоей собственной свободы, когда же речь идет о других, необходимо сдерживаться. Его поведение, говорил он себе, было неверным. Хорошее начало, а потом всё пошло наперекосяк. Не годится он для подобных задач. Ему следовало быть подобострастным, польстить суду, следовало превозносить и хвалить их суждения, с чего он и начал, и тем самым внушить им, что они должны вынести милосердный приговор, показав свое добросердечие.

В глубине души он сомневался, что даже золотой голос Шеридана смог бы отвлечь их от преследования добычи. А лучше всего, думал он, было бы встретиться с судьями до слушаний и указать им, как будет неловко, если они лишат его лакея. Именно так он смог бы вызволить парня, а не свидетельством докторов или сентиментальными призывами к милосердию.

К этому времени он был уже на Принц-стрит и повернул к таверне "Бойцовый петух". Там он спросил бутылку бренди и начал ее пить.

Глава пятая

Как-то в начале лета Демельза и Пруди под палящим полуденным солнцем прореживали всходы репы, посеянной в нижней части Длинного поля.