Ромул

Но мысль остаться даже не задержалась в его уме. Таций будет жить в городе, а куда бы ни направился Таций, родичи должны следовать за ним. Латинянам не понять, что стоит за этим беззаветным повиновением; они считают Тация царём и удивляются, почему подданные не уйдут от него и найдут себе, как привередливые латиняне, другого царя, получше. Они не знают, что Таций больше, чем царь — он глава рода. Давно, так давно, что никто точно не знает когда, а знает лишь число поколений в родословной, был только один Таций и его жена. Когда его шесть сыновей женились, главенство осталось у старшего. Сейчас по праву глава всей разросшейся семьи — Тит Таций, а Публий, потомок младших сыновей младшего сына, должен почитать его, как латиняне — ведь в них есть искра порядочности — почитают дедов. Если Таций решил жить за частоколом, словно дойная корова, родичи пойдут вместе с ним.

Проехали трудное место, колдобину, которая зимой превращалась в топь, а сейчас высохла от летнего зноя и наполнилась мягкой пылью. Упрямо раскачиваясь, волы тяжело полезли вверх, словно хотели сорвать повозку с колёс. Публий выровнял их, помахав перед мордами копьём. Вообще-то Таций распорядился, раз путешествие мирное, идти безоружными; меч, панцирь и шлем тряслись в повозке с прочим скарбом. Но щит и копьё Публий нёс в руках, отчасти чтобы видели, что он свободный воин, отчасти потому, что только так и можно спокойно, не повредив, перевозить эти ценности.

Стуча и скрипя, повозка одолела яму. Гора поклажи качнулась и едва не завалилась набок. Публий глянул вверх, где, бережно охраняя плуг, примостились жена и дети. Сквозь густую пыль он различил, что их всё ещё трое, никто не упал. Все домочадцы были на месте, причин беспокоиться не больше, чем всегда.

Семья — вечное беспокойство, этим неизбежно надо расплачиваться за то, что ты свободный женатый воин. Как на домашних повлияет город, не хотелось даже думать. Жена, Клавдия — надёжный человек, свободная сабинская матрона замужем за полноправным родичем. И всё-таки вокруг неё постоянно будут латиняне, хитрые, ловкие, вкрадчивые соблазнители. Она может захотеть лучшей жизни. Хуже того, может пожаловаться на обиду от одного из этих чужаков. Тогда непонятно, что делать: в городе первое правило — не поднимать оружия на сограждан, но сильнее ли этот закон, чем тот, что велит немедленно убить всякого, на кого укажет оскорблённая жена?

И за рабами в городской тесноте трудно присматривать. Его рабы: пахарь с женщиной будут всё время сновать среди чужих домов, в такой сутолоке не сразу спохватишься, если они убегут. Хотя с чего бы рабу, если с ним хорошо обращаются, убегать? Ведь всякий, кто его укроет, естественно, снова сделает его рабом. Ну, может быть, на этот счёт будут какие-нибудь законы, до которых ему не додуматься. За много лет, что латиняне живут в городах, они уж наверно научились заставлять рабов трудиться.

Но больше всего Публия тревожили дети. Ему было тридцать, но женился он всего шесть лет назад, а из пятерых, что родила Клавдия, выжили только двое. Маленькому Публию четыре года, Помпонии — два. Ребята непоседливые и не слишком послушные. В деревне, вдали от соблазнов, из сына вырос бы храбрый воин, из дочери — скромная невеста, а среди пороков города, да ещё латинского, они могли, чего доброго, запятнать честь рода Тациев.

Но ничего не поделаешь. Таций решил так, и братья идут за ним. Хотя он поступил странно, Публий, пожалуй, даже сказал бы «бесчестно», узнай он такое о ком-нибудь другом — собственный глава рода, разумеется, ничего бесчестного сделать не может. Заключить мир посреди боя, когда есть все надежды на победу, а поражение вроде бы не грозит, на первый взгляд отдаёт малодушием. Помириться по совету горстки женщин ещё более удивительно. Перевернуть всю жизнь и поселиться в городе вместе со своими врагами, латинянами, уже явное чудачество. А для простого сурового сабинянина, землепашца, лесного жителя, охотника на кабанов, нет ничего хуже, чем прослыть чудаком.

Утёс над дорогой показался Публию знакомым. Конечно, ведь здесь останавливалось войско позавтракать перед битвой. Почти приехали, если бы не пыль столбом, уже показался бы Рим. Публий вспомнил, что дорога перед холмами делает петлю почти к самой реке. Он решил, что в этом месте велит всем слезть с повозки, умыться и переодеться, чтобы понравиться новым согражданам.