Ромул

Марк замолчал. Он должен сражаться за свой дом — дом, где он был так счастлив, где сейчас спит его сын. В третьем ряду не самое опасное место, щит у него широкий, а кто не хочет защищать свою долю города, недостоин называться гражданином.

Начинать войну с неподготовленного броска в темноте на крутой холм было ошибкой. Сабиняне ещё грабили захваченную крепость, не могло быть и речи о том, чтобы захватить их врасплох — по нападающим ударил град дротиков и камней. Человека со щитом это может только разозлить, но в такой давке кому-то неизбежно не повезло, и римляне дрогнули: обидно терять людей, когда до врага ещё не добраться. Ближе к вершине они остановились: между кольями палисада ощетинился сплошной ряд сабинских копий.

Ромул попытался подать пример. Один, прикрываясь огромным щитом, он подобрался ближе и ткнул копьём сквозь палисад. Но в него нацелилось полдюжины пик, а от такого количества не защитит даже роскошный щит царя. Ромул отскочил, следовать его примеру римлянам совсем не хотелось.

Впрочем, числом ополчение намного превосходило сабинский отряд, засевший в маленькой крепости. Враги не решались высунуться из-за палисада, и камни из римских пращей загнали их в укрытие. Через полчаса обе стороны признали ничью. Царь Ромул с большей частью войска отправился на Палатин завтракать, оставив на склоне Капитолия отряд караулить захватчиков.

Людям Эмилия не повезло: пока товарищи ели и не спеша приводили в порядок оружие, они оставались в строю. Несправедливо, сколько пришлось им ждать, прежде чем наконец явилась смена. Марк поспешил домой, где его ждала приготовленная Сабиной еда. Уписывая солонину, он с полным ртом принялся сетовать на постигшее Рим несчастье.

   — Теперь справа, с незащищённой стороны у нас вражеский пост. Если наш строй прорвут, сабиняне выскочат с холма и перебьют бегущих. Или мы должны выиграть битву, или все погибнем при отступлении. Но больше всего бесит, что никто не виноват, ни командиры, ни воины, никому просто в голову не приходило, что возможно такое предательство. Да и с какой стати? Не знаю, на чьей ты сегодня стороне, дорогая, и нарочно не спрашиваю, но если вдруг захочешь впустить сабинян на Палатин, не сомневайся, за тобой будут приглядывать. Мы не забыли, откуда ты родом. Но Тарпейя-то, будь она проклята, из первых поселенцев! Когда царь Ромул намечал стены, она сидела, наверно, в обозе на том самом болоте, где мы сегодня будем сражаться. Если кто должен быть за римлян, так это она. Ну зачем она нас предала, и уж совсем не понимаю, почему сабиняне её за это убили?

   — Почему? Я думаю, они обыкновенные честные воины, ценят мужество и презирают предателей, даже если те приносят им выгоду. Ты бы любил меня, если бы я стала помогать Риму против собственного народа? Может, был бы рад моей помощи, но это разные вещи. Вот я провожаю тебя на битву, туника у тебя чистая, в сумке большой кусок солонины, и я буду молиться, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Но я не скажу тебе, для кого я сегодня буду просить у богов победу.

Хотя Марк никогда раньше не видел сражения такого размаха, он думал, что всё будет ему знакомо по преданиям и песням. Бой по старинке, без манёвров, без тактических уловок. Он заметил, что убегать будет некуда. Двадцать тысяч римлян стиснуты в долине между Палатином и рекой, а позади ещё один крутой холм, Авентин.

На севере, по направлению к врагу, река изгибалась, и ровного места было больше. Этот берег назывался Марсовым полем, потому что на второй год основания Рима салии, которые исполняют священный танец для Марса, в порыве воодушевления не остались внутри палисада, а выскочили плясать туда. Топкое пятно посередине могло засосать нескольких человек, по обе стороны хватало твёрдой земли.

Марк стоял в третьем ряду Эмилиев, как положено бедному пехотинцу, не имеющему панциря. С несказанной радостью он увидел, что весь их род оказался не в первом, а во втором строю: громадному войску негде было развернуться в одну линию, поэтому ярдов на пятьдесят впереди стоял ещё один тройной строй пехоты, а перед ним лучники и пращники — беднота, у которой нет даже щитов и права голоса в Народном собрании.

Со своего относительно безопасного места Марк плохо видел и только по негодующему шуму впереди понял, что показались сабиняне. Потом он различил облако, а в нём вражеские военные знаки, в основном просто пучки листьев на длинных шестах, но среди них виднелась и маленькая фигурка марсова волка. Это уже была наглость; всё-таки дети Марса — римляне, на древке над родом Эмилиев красовался точно такой же волк.

Раздались боевые кличи — значит, первые ряды сошлись. Битвы по-прежнему не было видно, только высоко вздымались тучи пыли, а в них над борющейся пехотой маячили всадники. Марк осознал, что в нескольких ярдах от него решается будущее Рима, а он ничего не может сделать.