Романы в стенограмме

Но прожорливые боги и богини в ходе столетий менялись, становясь все более одухотворенными и мудрыми. Дед уже не помнил значения пресловутого яичного сева, но так или иначе на первый сев неизменно выезжал с торбой крутых яиц, мешками овса и четырьмя внуками в телеге. Итак, мы, дети, съедали яйца, предназначавшиеся богине весны, и, сами того не ведая, брали на себя ответственность за будущий урожай овса.

— Так оно и должно быть, — говаривал дед.

Позднее я понял, что многое из того, о чем старики говорили «так оно и должно быть», безусловно, не должно было так быть.

Любовная песнь выпи

Я наблюдал за красными гусями. Они праздновали тот скромный праздник, который с конца весны и до самого конца лета делает их заботливыми, хлопотливыми родителями. Теперь уже месяцами не смогут они выбрать время досыта наесться. Враги будут подкарауливать их потомство на воде и в воздухе.

Покуда я размышлял над последствиями любовной игры красных гусей, из тонкого, как бумага, прошлогоднего камыша послышался любовный призыв выпи. Он несся над водой, и вода подергивалась рябью. Лягушки торопливо нырнули, а белохвостый орлан неподвижно повис в воздухе, когда прозвучал мощный любовный зов выпи. Трудно поверить, что птица не больше канюка, на тонких длинных ногах исторгла этот вздох планеты.

Апрельский снег

Апрельский снегопад. Я бродил расстроенный и угрюмый, хотя все равно не мог накликать подходящую погоду для сеянья салата.

Светлая зелень сиреневых почек просвечивала сквозь белизну, а уже взошедшие лилии отважно разрезали снежный покров своими похожими на шпаги листьями. На выгоне брюхатые шотландские кобылки разгребали пелену мнимой зимы в поисках витаминозных молодых стебельков на пользу будущих жеребят. Скворцы и черные дрозды отыскивали свой завтрак на бесснежных местечках под сенью елок и папоротников, а мои сыновья, смеясь, скатывали липкий поздний снег в большие шары. Из шаров они слепили снеговика с опущенными уголками рта, который смотрел на мир глазами-щелочками из кусочков угля.

Тут и я рассмеялся, и не только над снеговиком, а потому, что едва не лишил себя поэтической радости этого необычного дня.

Всеведущие вороны

Ястреб, высматривая добычу, пронесся над вершинами старого соснового бора. Там у вороньей четы было гнездо, и они забили тревогу. Ястреб укрылся в густой кроне одной из сосен. Восемь ворон, обитавших по соседству, стали виться над укрытием хищника и каждая каркала так жалобно, словно тот уже закогтил ее.

Потом слетелись вороны из заозерной стороны; когда их набралось двадцать, они попытались прогнать ястреба ударами клювов. Защищаясь, разозленный ястреб вылетел из своего укрытия, но воронья стая все увеличивалась. Тридцать шесть ворон преследовали ястреба и выгнали его из густого леса на открытое поле.

Через двадцать минут воронья чета, первой забившая тревогу, вернулась в свое гнездо. Мудрые вороны! А что, если бы в это время появился второй ястреб? Он преспокойно полакомился бы вороньими птенцами.

Математика и чудо

Бук и сосна росли на берегу озера в такой тесной близости, что стволы их терлись друг о друга. Соки бука и сосны, видимо, хорошо уживались, и мало-помалу оба дерева срослись по стертым местам.

Когда мы заметили эту букососну или соснобук, мы сочли это чудом природы. Но если уж начинаешь приглядываться к такого рода странностям, тебе бросается в глаза вторая, третья, и так в течение двух лет нам удалось обнаружить целый десяток подобных двойных деревьев по берегам разных озер. Они утратили свою необычность, но зато мы напали на след математического закона: чудо неотъемлемо от числа один, связанное с числом два, оно превращается в будничное явление.

Первый зов кукушки

Когда лягушки умолкли, из букового леса по ту сторону озера до меня донеслось кукование. Кукушечий зов пересек озеро, залив и луга, по пути несколько утратив свой фонон. Этот зов достиг моего слуха гладкий как камешек, отшлифованный морем и выброшенный на берег, но я все равно почувствовал благодарность. Как-никак, первое кукование кукушки в этом году, и уверенность, что мне дарована еще одна весна.

Наш новый жеребенок

Петеру и Гансу Гигасам

Когда мы ночью вернулись из соседней деревни, куда ходили в гости, оказалось, что на свет появился каурый арабский жеребенок. От роду ему было не более получаса, судя по мокрой шкуре.

Мы прибрали конюшню, а Якоб, наш младший, «распорядился» назвать жеребенка Селимом, так это имя за ним и осталось. Все дети восторгались еще даже не распрямившимся жеребенком. Его глаза так умудренно смотрели на мир, словно жеребячий мозг уже хранил знание людей и воспоминания о пустынях Аравии или о плоскогорье Неджда.

Мы, однако, растревожили жеребенка своими восторгами. Он встал, качаясь на еще непослушных ножках, заметался по деннику и прижал уши в поисках материнского вымени.