Когда он время от времени приезжал, и они оставались наедине, брат нарочитым образом менялся… Вдруг вновь становился скучным, а иногда даже угрюмым и раздражительным… Хмуро думал о чем–то своем, молчал… Если она пыталась что–то рассказать — слышал со скукой, демонстративно зевал. Если транслировали футбол или бокс, садился к телевизору.
Он давал понять, что ему не нужны ее тепло и ее любовь. Потому что он в них не верит, не хочет верить. Как будто до сих пор не может простить ей то, что когда–то давно она, первая красавица и всеобщая любимица, не разглядела будущие черты в тогдашнем болезненно честолюбивом подростке и отвергла его. Не может простить и мстит за это, ей самой, а заодно и всему ее тогдашнему благополучному, счастливому миру, семье, родственникам, академическому дачному поселку, подругам и товарищам, красивым и удобным вещам, гамакам, цветочным беседкам, умным книгам, беззаботным играм… Мстит тем, что держит ее на дистанции, заставляя жить жизнью этакой матросской жены в чужом порту, женщиной, к которой время от времени заглядывают переночевать.
Поначалу она плакала ночами. Бунтовала. Пыталась что–то изменить… А потом привыкла.
Потому что денег теперь хватало на все, что нужно. Для нее завели специальную банковскую карточку, сумма на которой пополнялась по мере расходования. Она могла покупать все, что захочет, и тратить столько, сколько нужно. Это разом решало многие проблемы в ее жизни. Впрочем, карточкой она старалась не злоупотреблять, и деньги брала только для сына.
А брат три–четыре раза в месяц наведывался по делам в Питер, и тогда ночевал у нее. Приходил, как правило поздно… А утром уходил… Иногда просил сопровождать его во время ужина, если партнеры шли в ресторан с женами. Но это случалось редко, и со временем все реже и реже… Если Мишка еще не спал, когда он приходил, то они вместе играли — в шахматы или в компьютер.
И это было самым главным: то, что к Мишке он относился почти как отец. Она чувствовала: крепкая связь между сыном и братом перестала со временем зависеть от ее отношений с родственником, и что бы ни случилось, брат никогда не оставит Мишку. Как бы ни складывались ее с ним отношения — родственный долг и сострадание будут сильнее. И Мишка в свою очередь в троюродном дяде души не чаял!
И она поняла, что это ее крест. Что любовь в ее жизни уже была, и теперь суждено быть чему–то другому: долгу, самопожертвованию, тихим радостям материнства…
Так, по крайней мере, излагает эту историю Федякина.