Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

Могу я еще что-нибудь изменить в жизни своей бестолковой? Если только на себя полагаться — определенно нет. Инерция негативная слишком сильна («И с отвращением…» — и далее по тексту). Главная ошибка — моя неверность моей же собственной иерархии ценностей, неразумная трата эмоций, нерациональное использование своих скромных ресурсов — уже неисправима. Банально говоря, времени мало. Но когда начинаешь очень уж себя корить и клеймить, — чувствуешь, что это своего рода гордыня навыворот, ослепленность своей самостью: нет у меня оснований считать себя единственным автором собственной судьбы. А есть у меня, как и у всякого другого смертного, ответственный соавтор, планы которого всегда не вполне ясны.

Источниче Жизни нашея, что ты там пишешь мною?

Будучи, как большинство людей, позитивистом, я нередко задумываюсь о пропорции такого соавторства, о соотношении нашего самостоянья и высшего промысла, свободы и предопределения («чего больше в жизни?»), но всякий раз наталкиваюсь на неразрешимость задачи. Сказано было, что «нет меры сравнения Бога и человека» — может быть это риторически означает неизмеримость Божьего величия, я же понимаю эти слова разумно-логически: нет меры сравнения — ну, я и не сравниваю. Единственный непротиворечивый вывод и выход — признать всякую отдельную, единичную человеческую жизнь равнодействующей двух факторов, двух соавторских воль, работающих в равных долях — пятьдесят на пятьдесят (простите столь грубую калькуляцию в метафизических делах).

Самый талантливый творец своей судьбы все равно работает в соавторстве с Творцом и обязан уступить ему прописную букву. Но и самый отстающий, неуспевающий «по жизни» подлежит точно такой же закономерности. Нам остается только угадывать логику Соавтора в его совместной с каждым из нас работе. Счастливый финал не гарантируется, но последующая главка может оказаться осмысленнее и глубже предыдущей. Вот и все что я могу попытаться сделать.

Называя свои доморощенные построения «философией соавторства», я ни в коей мере не посягаю на какую бы то ни было философскую или религиозную оригинальность. Вероятно, все мои рассуждения — это ересь № 1111, совпадающая с уже где-то давно зафиксированными силлогизмами. Тут важен сам эмоциональный фон, сам процесс приближения к общим истинам. Таких, как я много, — если не миллионы, то уж тысячи во всяком случае. С этими людьми моего типа мне и хочется сверить свои ответы на принципиальные вопросы бытия. Оригинальную философию способны создавать очень немногие, заниматься же философствованием, изобретать очередной велосипед позволительно всякому.

Тем более, что по своей единственной жизни можно проехать только на велосипеде собственного изобретения.

XLII

Аня приходит первой и, как выясняется, последней: у Смеянова за час до назначенного срока экстренное что-то приключилось — он извинил-позвонился, то есть позвонил-извинился. Мизансцена немного непривычная: обычно именно Смехов у нас солирует, вовлекая остальных в дурашливо-безответственный полемический дискурс, где важен сам процесс спора и обмена легкими колкостями, а кто за что стоит — не так существенно. Без Бориса же все начинается с тишины, холодный вечер с улицы пробирается в помещение, и мы с Аней замечаем в глазах друг у друга круглую сосредоточенную грусть.

— Опять я безработная.

Пытаюсь проникнуться сочувствием, но Анина новость для меня отнюдь не сюрприз: за время нашего знакомства она поменяла не один печатный орган, с пугающей ритмичностью чередуя две позиции.

Позиция номер один: открывается новое издание (или переделывается и перекрашивается старое), сулят фантастическую валютную зарплату (за работу, замечу, довольно механичную и примитивную, не требующую ни особого таланта, ни опыта, ни знаний) и даже раз-другой эти деньги выдают, после чего Аня некоторое время разъезжает на такси и совершает безвкусно-неразумные покупки, а также пьет и закусывает на всяких халявных презентациях, весьма занятно, впрочем, об этом потом нам рассказывая.

Позиция номер два: журнальчик (газетка) скоро загибается, либо в редакцию приходит новая «команда» с новой «концепцией». Выброшенная без объяснений и расчетов, Аня продолжает бодриться, запудривая тревожные морщинки на инфантильном личике. Как вот теперь. Чем могу помочь ей я, еще более задвинутый в бедность пролетарий умственного труда? Разве что произнести нечто ритуально-утешительное.

— Не стоит из-за этого так убиваться. Уверен, что новая работа вас уже ищет. Вот вернетесь домой, а она лежит у двери и виляет хвостом.

— Нет, не лежит и не виляет. — Она серьезно качает головкой и спиралеобразными прядями на висках. — Меня там никто не ждет, потому что сегодня утром я прогнала его навсегда.