Роман о Виолетте

Затем я перешел к подробностям и стал описывать ей назначение каждого из органов и их взаимодействие. Я начал со средоточия наслаждения юной девушки – клитора, бугорок которого у нее едва заметен. Потом перешел к двойному обрамлению святилища любви – малым и большим половым губам, затем – к девственной плеве, стыдливо, точно вуаль, наброшенной на устье вагины, руслу которой однажды суждено будет стать дорогой материнства. Я объяснял, что даже если девственная плева у нее не надорвана, можно кончиком мизинца нащупать отверстие, откуда исходят месячные кровотечения, появление которых в свое время навело на нее такой страх. Я растолковывал, что собой представляет матка и какая важная миссия возложена на этот орган в половом акте и в период беременности. Я рассказывал, как современная наука трактует великое таинство рождения, сотворения и развития человека; как, помимо матки, женский организм наделен двумя яичниками, прикрепленными к матке с помощью маточных труб; яичники заключают в себе особые кровяные тельца – их оплодотворяют невидимые микроскопические существа, заключенные в семенной жидкости мужчин и отсюда получившие название «зоосперма».

С карандашом в руке я показывал, как развивается зародыш в яйце, сообщаясь с материнским организмом посредством плаценты и дыша через боталлов проток. Давая более развернутую картину мироздания, я рассказывал о яйцеродных животных, о моллюсках, а также о растениях, у которых функции мужских половых органов выполняют тычинки, а роль женских органов – пестики. Растения удалены друг от друга и лишены радости любовных соприкосновений: их соединяет ветер, разнося пыльцу с тычинок на раскрытые им навстречу пестики, а в безветренную пору эта обязанность возложена на пчел, бабочек, шпанских мух – словом, все насекомые, что копошатся в цветах и питаются их живительным соком, становятся посланниками любви, доставляя на своих лапках, на покрывающем их тельца пушке, оплодотворяющую пыльцу, которую источает сама душа природы.

Девочка жадно впитывала каждое слово; мои уроки, казалось, навсегда запечатлевались в ее памяти.

Уходя от нее в тот день, я заметил, сколь поражена она обилием всего того, что ранее было скрыто от нее покровом ее целомудрия.

Я решил не допускать, чтобы отношения с Виолеттой из приятного развлечения превратились в помеху привычным моим занятиям. Мои дневные часы были посвящены курсам в Медицинской школе и занятиям в различных музеях, что прекрасно сочеталось с ночными свиданиями на улице Нев-Сент-Огюстен.

Вернувшись вечером, я обнаружил, что в мое отсутствие Виолетта взяла на себя роль хозяйки дома. Она накрыла на стол, приготовила чай со сливками и пирожными. Оставалось лишь отпустить Леони, сказав, что мы в ней больше не нуждаемся.

И вот мы одни. Накануне я оставил Виолетте текст письма г-ну Берюше. Виолетта переписала и отослала его; теперь ждать беспокойства с этой стороны не приходилось: исчезновение девушки не должно было вызвать нежелательные для нас поиски.

Виолетта отнюдь не тосковала от безделья. Мои рассказы завладевали ее сознанием и давали первые ростки.

Так, неожиданно она заинтересовалась строением собственного тела – раздевшись донага, зажгла свечи и принялась разглядывать себя со всех сторон. Но ей, никогда не видевшей других женщин, нелегко было судить о своих достоинствах и недостатках. Однообразное изучение собственных прелестей вскоре утомило ее, и она постаралась занять себя чтением; однако выбранная ею книга явилась источником новых неясностей. Речь шла о романе Теофиля Готье «Мадемуазель де Мопен».

Итак, мадемуазель де Мопен, переодевшись в кавалера, преследует некую юную особу; в конце концов, между ними происходит одна из тех двусмысленных сцен, истолкование которых возможно только при безукоризненном знании античной культуры.

Именно эта сцена необычайно взволновала Виолетту. Я стал разъяснять, что подобно тому как среди моллюсков и растений есть особи-гермафродиты, объединяющие признаки обоих полов, в животном царстве также встречается объединение обоих полов, причем чаще всего оно, хотя и не совсем настоящее, бывает у женщин и проявляется в чрезмерном удлинении клитора. Я описывал, как древние греки – страстные поклонники прекрасных образов – вознамерились сотворить не существующую в природе красоту.

Они придумали миф о том, как сын Гермеса и Афродиты купался в водах источника, где его увидала и страстно полюбила нимфа Салмакида. Она стала просить богов слить ее тело с телом ее возлюбленного. Боги вняли ее мольбам, и из такого соединения мужской и женской красоты родилось двуполое создание, наделенное влечением к мужчинам и женщинам и равно способное удовлетворить и тех, и других.

Я обещал сводить ее в Музей и показать ей Гермафродита Фарнезе – томно раскинувшегося на подстилке и сочетающего в себе красоту мужчины и женщины.