— Давно это было. Калускапа одолела лень. Есть он хотел, а охотиться — нет, а потому позвал сойку и сказал: «Объяви в лесу, что завтра Калускап покажет новую пляску и научит новой песне». То же самое он сказал филину. И сойка весь день кричала: «Калускап завтра вечером будет учить новой пляске!» А филин всю ночь вторил: «Калускап на следующем совете будет учить новой песне!» И все леса, все воды послали свои племена посмотреть новую пляску. А Калускап взял свой поющий барабан и сказал: «Встаньте в круг, а когда я ударю по барабану и запою, зажмурьте глаза и пляшите, двигаясь по кругу, как ходит солнце. И пусть, едва я крикну: “Новая песня!”, каждый издаёт свой военный клич». Все встали в круг и заплясали, а Калускап в середине бил в барабан и пел:
Они шли по кругу, а он выглядывал самых жирных, хватал одной рукой, сворачивал им шеи, а сам кричал: «Больше боевых кличей, громче, громче! Вот так, теперь хорошо!» Наконец шингебис почувствовала неладное, осторожно приоткрыла глаз, увидела, что происходит, и закричала: «Улетайте, братья, улетайте! Калускап нас убивает!» Что тут началось! Все кинулись врассыпную, а Калускап хотел в отместку убить шингебис, но нагнал её у самой воды и только дал ей такого пинка, что она пролетела кувырком полмили, потеряла все перья в хвосте, а ноги у неё сдвинулись назад, туда, где прежде был хвост. Потому-то она не может взлететь со льда. Это правда. Мне её поведал мой отец Кос Коб, и мы убедились в ней своими глазами. Так бывает всегда. Пойти против Калускапа — значит навлечь на себя большую беду.
Несколько дней спустя, когда они сидели у пылающего очага, из-за поленьев послышался странный писк. Они слышали его и раньше, но никогда ещё он не был таким громким. Скукум наклонил голову набок и поставил уши совсем торчком. Вскоре из норки за очагом выбрался маленький белогрудый зверёк. Нос и уши у него подрагивали, чёрные глазки посверкивали в отблесках огня. Он взобрался на поленницу, почесал бок, сел на задние лапки, испустил уже знакомый им писк, но по-новому громкий и непрерывный:
Зверёк приподнимался на задних лапках, мышцы на его животике напрягались, рот широко раскрывался. Это продолжалось почти полминуты, но затем Скукум не выдержал. Однако певец оказался проворнее и успел шмыгнуть в норку.
Рольф вопросительно посмотрел на Куонеба.
— Это Миш-а-бо-куас, поющая мышь. Она всегда приходит предупредить о войне. Скоро начнутся сражения.
66. Урок разведки
— Ты когда-нибудь видел сражения, Куонеб?
— Ак! Был разведчиком у генерала Гейтса, когда гнали англичан.
— Судя по разговорам, и года не пройдёт, как нас втянут в войну. Что ты будешь делать?
— Воевать.
— Как солдат?
— Нет! Как разведчик.
— А если мы им не будем нужны?
— Разведчики всегда нужны, — ответил индеец.
— Значит, мне надо бы поучиться этому делу.
— А ты уже учишься.
— Как так?
— Разведчик, он как целая армия, но только один. И ему не надо шагать в ногу.
— А-а! — Рольф сообразил, что разведчик — просто умелый охотник, которого война заставляет вместо дичи выслеживать врагов своей родины.
— Видишь? — Индеец указал на оленя, который искал клюкву на открытом лугу по ту сторону реки, где она вытекала из озера. — Сейчас я покажу тебе, что такое разведка. — Он взглянул на струю дыма, убедился, что ветер ему благоприятствует, и сказал: — Смотри! Я беру лук. Здесь негде прятаться, но всё-таки я подберусь к оленю близко и убью его.
И тут Рольф увидел нечто новое, окончательно подтвердившее, что Куонеб действительно достиг совершенства в лесной науке. Индеец взял лук, три лучшие стрелы, обвязал голову ремнём и засунул за него прутья и сухие плети вьюнков, так что голова его начала смахивать на болотную кочку. Выйдя из хижины, он под защитой последних кустов на берегу добрался до луга. Олень пасся ярдах в двухстах от кустов. Время от времени он поднимал голову на мощной шее, чтобы оглядеться. А вокруг ничего, кроме стелящейся клюквы. Рольф решил, что индеец подманит оленя свистом или подражая вызывающему рёву: судя по толщине шеи, самец был в боевом настроении.
Куонеб распростёрся на земле. Его локти и колени словно обрели цепкость муравьиных ножек, а голову нельзя было отличить от заросшей кочки. Он бесшумно, по-змеиному, прополз шагов тридцать и оказался на открытом откосе, под которым сверкал речной лёд. Как преодолеть эти сорок шагов под бдительным взглядом оленя?
Индеец полагался на сигналы оленьего хвоста. Когда голова оленя опущена, он не видит отдалённых предметов, даже ничем не заслонённых, а прежде чем поднять голову, олень встряхивает хвостом или вздёргивает его, открывая белое пятно под ним.