Рольф в лесах

«Жеребёнок, в первый раз попробовавший кнута»! Рольф поник, как подстреленный оленёнок. Снова стать безответным работником — это он ещё мог стерпеть, хотя и без малейшей охоты. Но сменить новообретённую волю на рабство в благочестивом доме старика Пека, бессердечного изувера, от которого, не стерпев отцовской жестокости, сбежали его собственные дети, — нет, такого нагромождения бед он вынести не мог.

— Не пойду я к нему! — выпалил он, вызывающе глядя на широкоплечего, добродушного советника.

— Рольф, Рольф! Нехорошо! Поостерегись, чтобы торопливый язык не вверг тебя в грех. Твоя матушка ничего лучше для тебя не пожелала бы. Будь умником. И ты скоро поймёшь, что это всё для твоей же пользы. А мне ты пришёлся по нраву. И всегда найдёшь во мне друга. Так вот, тут я послушаюсь своего сердца, а не тех, кто возложил на меня это поручение, и не потребую, чтобы ты ушёл со мной немедля. Можешь даже пока ответа не давать, а всё хорошенько обдумать. Однако запомни: самое позднее утром в следующий понедельник тебя ждут в доме старейшины Пека, а если ты ослушаешься, боюсь, в следующий раз за тобой пришлют кого-нибудь построже меня. Ну, Рольф, будь умником и помни, что в новом своём доме ты, во всяком случае, будешь вести богобоязненную жизнь.

Хортон дружески кивнул им, сочувственно посмотрел на Рольфа, повернулся и, тяжело ступая, зашагал прочь.

Рольф медленно опустился на камень и растерянно уставился в огонь. Через некоторое время Куонеб встал и принялся за приготовление обеда. Обычно Рольф бросался ему помогать, а теперь он даже не повернул головы, не отвёл угрюмого взгляда от тлеющих углей. Через полчаса Куонеб поставил перед ним еду, но Рольф почти не прикоснулся к ней и скоро ушёл в лес. Позже индеец увидел, что мальчик лежит на плоском камне у запруды и бросает гальку в воду. Ничего не сказав, Куонеб отправился в Мьянос. Вернувшись, он увидел, что Рольф наколол целую поленницу дров, но оба по-прежнему хранили молчание. Выражение хмурого вызова на лице Рольфа сменилось тупым отчаянием. Оба не знали, чем заняты мысли другого.

Ужин был съеден в том же молчании; потом Куонеб закурил трубку, и они с Рольфом, не обменявшись ни единым словом, час смотрели на пляшущие язычки пламени. Над вигвамом заухала неясыть и разразилась зловещим хохотом. Скукум вскочил и ответил ей вызывающим лаем, хотя при обычных обстоятельствах и внимания не обратил бы на совиный крик.

Затем снова воцарилась тишина, и тут мальчик наконец узнал, о чём думал индеец.

— Рольф, пойдём в северные леса?

Мальчик не поверил своим ушам. Он с каждым днём всё больше убеждался, как дороги Куонебу эти места, хранившие память о его племени.

— И ты покинешь всё это? — ответил он, взмахом руки обводя скалу, индейскую тропу, равнину, где некогда стоял Петукапен, и могилы погибших.

Их взгляды встретились, и из груди индейца вырвалось короткое:

— Ак!

Один слог, как басовая нота, но сколько он поведал! О медленно зародившейся крепкой дружбе, о внутренней борьбе, продолжавшейся с утра, когда советник явился с роковой вестью, и о победе, одержанной дружбой.

Рольф понял всё это, и к горлу у него подступил комок, но сказал он только:

— Конечно. Если ты и вправду так решил.

— Ак! Я пойду, но когда-нибудь я вернусь сюда.

После долгого молчания Рольф спросил:

— А когда?

— Завтра в ночь.

15. На пути в северные леса

Утром Куонеб отправился в Мьянос с тяжёлой ношей. Никого не удивило, когда он вошёл в лавку Сайласа Пека и предложил ему пару индейских лыж, связку капканов, кое-какую посуду из липы и бересты, а также том-том, взяв в обмен чай, табак, порох и два доллара наличными. Он молча повернулся и вскоре был уже под скалой. Взяв котелок, он ушёл в лес и принёс его назад до верху полным коры серого ореха. Кору он залил водой и кипятил до тех пор, пока вода не стала тёмно-коричневой. Едва жидкость остыла, Куонеб перелил её в неглубокое блюдо и окликнул Рольфа:

— Иди сюда, я сделаю из тебя синаву.

Намочив мягкую тряпочку, он покрасил мальчику лицо, уши, шею, кисти рук и хотел было этим ограничиться, но Рольф, сказав: «Делать так уж делать», разделся донага. Желтовато-бурый настой придавал его белой коже красивый медный цвет. Вскоре перед Куонебом уже стоял индейский мальчик, в котором никто не узнал бы Рольфа Киттеринга. Краска скоро высохла, и Рольф оделся, чувствуя, что мосты сожжены.

Куонеб снял с вигвама две полосы парусины и завернул в них одеяла. Томагавк, луки со стрелами, ружьё и медный котелок с припасами они поделили между собой, упаковали, стянули ремнями — и можно было отправляться в путь. Однако Куонебу оставалось ещё одно дело. Он поднялся на скалу. Для индейца настала минута прощания, и Рольф рассудил, что ему надо побыть одному.

Куонеб закурил трубку, выпустил четыре клуба дыма в дар четырём ветрам, начав с западного, потом некоторое время сидел неподвижно и молча. Затем со скалы донеслась песня-просьба об удачной охоте:

Отец, веди нас!
Отец, помоги нам!
Отец, укажи нам края хорошей охоты!