Ролевик: Хоккеист / "Лёд"

Бокоры снова загомонили, защелкали, кто-то ахал рукой то и дело указывая сверкающим перстнями пальцем на вратаря. Наконец, центральный поднялся со своего места. Руа чувствовал сверлящий взгляд, устремленный на него из темных прорезей.

— Всего по твоему вопросу может быть три решения. Первое — дисквалификация. Поведение рекрута должно строго ограничиваться правилами и указаниями тренера. Самовольное нарушение недопустимо. Самовольное нарушение есть главный критерий непригодности рекрута. Второе — рекрут может быть восстановлен. Тебя снова отправят в клинику и переработают. К следующему сезону ты сможешь вернуться — если клуб согласиться оплатить твой ремонт и ждать твоего возвращения.

Он замолкает, словно ожидая реакции Патрика. Руа молчит.

— Третий — ты можешь быть допущен к играм, поскольку нарушение было совершено не тобой, а спровоцировано: либо магией противника, либо сбоем в чарах скульпторов твоего клуба. Поскольку такой сбой был единоразовым, нет ни смысла, ни необходимости отстранять тебя от игр. Ты возвращаешься в клуб и идешь в плей-офф вместе с твоими товарищами по команде.

Изменение в построении фраз к концу перечисления намекало, что решение уже принято. Или же колдун продолжает играть с рекрутом, провоцируя его, пытаясь вытянуть некую тайну, сути которой Руа не понимает. Повисшая в комнате тишина становится вязкой, осязаемой. Она липкими щупальцами проникает в уши, заполняет их, медленно пробирается внутрь головы, вызывая непреодолимое желание заговорить, разрушить эти мерзкие объятия.

— Ты допущен к играм, — вдруг произносит бокор. Больше никаких пояснений, комментариев… ни одного слова. Патрик чувствует, как по телу пробегает легкая дрожь.

— Я могу идти? — наконец спрашивает он. Колдун кивает:

— Можешь.

Развернувшись, Руа направляется к двери. Сердце отчаянно стучит о ребра, грудь сдавливает чем-то холодным и мягким, так что трудно сделать глубокий вдох. Уже положив ладонь на дверную ручку, он останавливается и разворачивается. От страха горло сжимается в спазме, не позволяя словам выйти наружу. Но он должен спросить.

— Почему?

— Что? — переспрашивает бокор. Патрик переводит дыхание:

— Почему меня не дисквалифицировали? Из-за франкофонов?

— Может быть, — спокойно отвечает колдун. — А почему это тебя беспокоит?

— Я хочу понять.

Маски за столом снова начинают перешептываться, щелкая и свистя, как сухая роща на ветру. Сквозь этот шум проступает негромкий смех главного бокора. Руа был почти уверен, что это папа Майотори, хотя в прошлый раз маска на контроллере была другой.

— И не это ли желание есть главный повод, по которому мы должны были тебя отстранить?

— Я не знаю ваших критериев.

— Верно. Не знаешь. Но ты же видишь других рекрутов. Разве у них возникают подобные желания? Любые желания, кроме естественных?

— Я не знаю. Я мало общался с другими рекрутами, — произнес Патрик, вспомнив, впрочем, Соетарта, чьи желания были вполне читаемы — и вполне естественны.

— Франкофоны, конечно, большая проблема для Лиги, чем мы хотим признать, — бокор растопыривает пальцы рук в странном жесте, словно собирается поймать брошенный ему мяч. — Еще один бунт был бы крайне нежелателен. Да и ненависть к Лиге легко может перекинуться в ненависть к худду, что еще более нежелательно. И все же, это не было главной причиной.

— Что тогда?

Бокор снова засмеялся:

— Ты скажи нам, Патрик Руа.

— Я не знаю, — голову снова сдавило тисками, вызвав тупую боль в висках. Маска сокрушенно качнулась из стороны в сторону. — Это возможно. В таком случае, лучше тебе сохранить это незнание. Иди. Больше нам нечего тебе сказать.

Глава XIV-1. Совесть Ain't no Grave (can hold my body down)

Здесь — одна из трех последних глав "Льда". Читать можно в любом порядке, в равной степени — читать только одну из них, какую подскажет интуиция. По сути, это не разные концовки — это одна и та же глава, но… Весь вопрос во внутренней мотивации героя.

"Монреаль Варлокс" — "Флеймин Тайгерс оф Калгари", Финал Кубка Стенли, первая игра. Май, 16-е

Иногда, в самом конце пути, когда цели оказывается на расстоянии вытянутой руки, вдруг приходит в голову странное, парализующее сомнение. Внутри сам собой рождается вопрос: "А нужно ли тебе это? Действительно ли это то самое, к чему ты так долго шел? Вдруг это ошибка?"

Патрик никогда раньше не испытывал подобных чувств. Его одолевали сомнения, его сковывал страх неизвестности, ломала неспособность повлиять на ситуацию. Но никогда раньше с ним не было такого — когда остается сделать последний решительный шаг, поставить финальную точку в долгом повествовании, ачервь сомнения говорит, что делать этого не нужно.