Роковые камни Аркаима

Любава спряталась от вьюги, забравшись под телегу, и как она ни старалась сохранить веру в будущее, ее поглотило отчаяние. Она уже не понимала, как вообще решила пойти на такое и чем она думала, когда потащилась вглубь леса. А с другой стороны, у нее просто не было тогда выхода, нет его и сейчас, Любава дрожала под телегой и понимала, что далеко ей не уйти.

Метель стихла только поздно вечером, когда стало темно и дальше двигаться было уже нельзя. Любава выползла из-под телеги, разожгла костер, напоила кобылу и дала ей сена, а сама вскипятила в кувшине снег с сухими травами, чтобы согреться.

Она сидела на сене, которое покидала на промерзлую землю, и медленно пила отвар из кувшина, над головой шумели голые ветки деревьев, и такой одинокой и несчастной она себя еще никогда не чувствовала. Любава задумалась, что же ей делать дальше, но кроме как вернуться назад в свое племя вариантов не было. А там ее выгонят обратно, потому что беременную женщину трогать нельзя, а Егор Змееборец, да и все вокруг решили, что она приносит несчастья. И как она ни размышляла, как ни ломала голову, а выхода не видела.

Любава не заметила, как задремала, и ей приснилась Цыба, она сидела с ней рядом у костра:

– Тебе надо притвориться мной, – подсказала ей знахарка, – изуродуй лицо, надень мою одежду, изрежь руки и согнись в спине. На лице будет повязка, походку мою и повадки ты знаешь лучше всех, может быть, тебе повезет, и они не поймут, кто ты такая.

Любава вздрогнула и проснулась, уже светало, костер потух, и она страшно замерзла. Девушка попрыгала, чтобы согреться, а потом вспомнила сон, и ей стало страшно, потому что сон очень походил на правду. И если у нее и есть выход, то только такой: изрезать свое лицо до неузнаваемости, наложить повязку и вернуться в племя, представившись Цыбой. А еще надо было изуродовать руки и согнуться в спине, потому что знахарка была сгорбленной и старой. Но если надеть на себя сначала шкуру, а потом ее серую робу и перемотать голову тряпками, может, и получится всех обмануть хотя бы на время, пока не сойдет снег и не появится дорога.

Любава достала нож. Боль затмила ей рассудок, она закусила губы, чтобы не кричать, а затем разорвала тряпки и замотала ими лицо. Немного придя в себя, она накинула на шкуру серую робу, очень похожую на ту, которую носила Цыба, и нанесла раны на ладони. Уже теряя сознание от боли, Любава заметила следы на снегу: кто-то стоял ночью у костра, пока она спала.

Очнулась она от холода, который сковал все ее тело, еле разлепила глаза и попыталась сесть, но у нее страшно закружилась голова. Тогда Любава осторожно перевернулась на бок и огляделась: она лежала на шкуре у потухшего костра, стояла глубокая ночь, и мокрый снег падал ей прямо на лицо. Вторая попытка увенчалась успехом, она все-таки смогла сесть, и когда гул в ушах прошел, поняла, что у нее замерзли кисти рук, она их не чувствовала.

Любава медленно поднялась на ноги, подошла к телеге, но так и не нашла кобылу, скорее всего, лошадь отвязалась и ушла в поисках воды и пропитания, потому что сено было съедено полностью. Из этого Любава сделала вывод, что без сознания она была довольно долго, но никак не могла вспомнить, что послужило причиной ее обморока. Все, что произошло до этого, было как в тумане, Любава заползла под телегу, чтобы скрыться от снега, и почувствовала, как сильно болит у нее лицо. И хотя руки ее не слушались, она попыталась как-то ощупать щеки и поняла, что кровавые тряпки накрепко присохли к ранам. Любава легла прямо на снег и свернулась в калачик, ее морозило, страшно болели руки и лицо и очень хотелось спать.

– Проснись! – услышала она громкий голос и удивленно открыла глаза: прямо перед ней, согнувшись и заглядывая под телегу, стояла Цыба. – Поднимайся и иди обратно в племя, иначе умрешь. Вот тебе мазь, – знахарка кинула ей котомку с чем-то тяжелым, – она поможет заживить раны на руках и лице. Онемение в руках тоже скоро пройдет, все пройдет, и ты будешь жить долго, только если прямо сейчас вернешься домой. И еще, надень вот это, – старуха сняла с себя амулет с волчьими зубами, который никогда не снимала с груди, – он поможет тебе.

Любава послушно выползла из-под телеги, она стояла, шатаясь, пока старуха надела на нее амулет и повязала на пояс тяжелую котомку.

– Я пойду с тобой. – Цыба взяла ее за руку, и они пошли наугад в темноте, лишь слабый свет луны, изредка пробивающийся сквозь густые тучи, освещал им дорогу.

– Ты меня простила? – У Любавы не было сил удивляться неожиданному появлению Цыбы, она с трудом переставляла ноги, пробираясь по глубокому снегу. – Мы все решили, что ты умерла.

Цыба ничего ей не ответила, лишь продолжала крепко держать за руку и вести за собой. Когда забрезжил рассвет, Любава сквозь пелену, застилающую ей глаза, увидела землянки, скотный двор и кое-где клубы дыма, это просыпалось ее племя.

– Мы пришли. Дальше сама! – Цыба отпустила ее руку, и Любава тотчас упала на грязный, черный снег. Здесь он уже был перемешан с землей лошадиными копытами.