Роковое совпадение

– И что мы будем делать, когда он не сможет видеть сквозь стены? – интересуется Калеб.

– Скажем, что в его оптическом сенсоре помехи, которые нужно устранить.

Нина покидает комнату, а Калеб на мгновение задерживается наверху. Через окно он смотрит, как его пестро одетый сын спрыгивает с крыльца – с грацией, рожденной уверенностью. Даже отсюда Калеб видит, как улыбается сынишка, слышит его заливистый смех. И задумывается: а может, Нина права, и что, если супергерой всего лишь обычный человек, который верит в свою непогрешимость?

Она приставляет пистолет, а на самом деле это фен, к голове, когда я спрашиваю:

– А что после любви?

– Что?

В голове перепутались все вопросы.

– Ты же любишь Мейсона, да?

Пес слышит свое имя и улыбается.

– Люблю конечно, – отвечает она.

– А папу ты любишь больше?

Она смотрит на меня:

– Да.

– А меня еще больше?

Ее брови взлетают вверх:

– Верно.

– А что после этого?

Она поднимает меня и усаживает на край раковины. Место, где лежал фен, теплое – наверное, фен тоже живой. Она на минутку задумывается.

– После любви, – говорит она мне, – женщина становится мамой.

Глава 5

Был момент в моей жизни, когда я хотела спасти мир. Я наивно и доверчиво слушала университетских преподавателей и искренне верила, что, когда стану прокурором, у меня появится шанс избавить планету от зла. Но потом я поняла: когда ведешь пять сотен дел одновременно, сознательно решаешь довести до суда все, что можно. Еще позже я поняла, что справедливость не имеет ничего общего с приговором, все дело в убеждении. А когда прошло еще какое-то время, я уяснила, что выбрала для себя не «священную войну», а всего лишь работу.

Тем не менее я никогда не задумывалась над тем, чтобы стать адвокатом защиты. Мне претила сама мысль о том, что нужно будет лгать от лица морально разложившегося преступника, и, как по мне, многие из них были виновны, пока не доказывали обратное. Но когда я сижу в роскошном, отделанном деревом кабинете Фишера Каррингтона, а его хорошенькая квалифицированная секретарша угощает меня ямайским кофе за 27,99 долларов за полкило, я начинаю понимать все плюсы этой профессии.

Мне навстречу выходит Фишер. Его голубые, как у Пола Ньюмана, глаза сияют, словно для него нет большей радости, чем застать меня сидящей в его приемной. А почему бы ему и не радоваться? Запроси он хоть втридорога, я бы все равно согласилась. Ему выпадает шанс поработать над громким делом об убийстве, что привлечет к нему толпы новых клиентов. И, в конце концов, это шанс отвлечься от бытовухи – дел, которые Фишер может выиграть с закрытыми глазами.

– Нина, – приветствует меня он, – рад вас видеть! – Как будто менее суток назад мы не встречались в тюрьме. – Проходите в мой кабинет.

Это отделанная тяжелыми деревянными панелями типично мужская комната, при взгляде на которую представляешь себе запах сигар и бокал бренди. У него на полках выстроились, как у меня, своды законов, и это в некоторой мере успокаивает.

– Как Натаниэль?

– Хорошо. – Я опускаюсь в огромное кожаное кресло с подголовником и осматриваюсь.

– Наверное, обрадовался, что мама вернулась домой?

«Больше, чем его отец», – думаю я. Мое внимание привлекает висящий на стене небольшой набросок кисти Пикассо. Не литография – оригинал.

– О чем вы задумались? – спрашивает Фишер, усаживаясь напротив.

– Что государство мне мало платит. – Я поворачиваюсь к адвокату. – Спасибо вам. За то, что вчера вытянули меня.

– Мне бы, конечно, хотелось приписать все заслуги себе, но вам прекрасно известно, что это был подарок со стороны обвинения. От Брауна снисхождения я не ожидал.

– Я бы больше не стала на него рассчитывать.

Я чувствую на себе оценивающий взгляд собеседника. В отличие от моего вчерашнего поведения во время нашей короткой встречи, сегодня я намного лучше владею собой.

– Перейдем к делу, – предлагает Фишер. – Вы что-нибудь говорили в полиции?

– Они спрашивали, но я повторяла, что сделала все, что могла. Больше нет сил.

– Сколько раз вы это повторяли?

– Снова и снова.

Фишер откладывает свою дорогущую ручку фирмы «Уотерман» и скрещивает руки на груди. На его лице любопытное смешение болезненного обаяния, уважении и смирения.

– Вы знаете, что делаете, – утвердительно говорит он.

Я смотрю на него поверх чашки кофе:

– Ответ вам не понравится.

Фишер откидывается на спинку кресла и улыбается. У него ямочки на щеках, по две с каждой стороны.

– До того как поступить на юридический, вы закончили театральный?

– Разумеется, – отвечаю я. – А вы разве нет?