На мне тюремная роба и туфли-лодочки на низких каблуках. В тюрьме обувь не выдают, поэтому носишь то, в чем тебя арестовали. А вчера – целую жизнь назад – я была деловой женщиной. Когда каблуки застревают в коротком ворсе ковра, я спотыкаюсь и опускаю глаза.
Мы на том самом месте, где вчера лежал священник. Где, вероятнее всего, уборщицам, которые убирали этот зал суда, не удалось начисто вытереть следы крови, поэтому пол застелили куском ковра.
Внезапно я не могу сделать и шага.
Пристав крепче сжимает мое плечо и тянет меня через ковер к Фишеру Каррингтону. «Пришли», – стряхиваю я оцепенение и сажусь на то самое место, где вчера сидел священник, когда я подошла и убила его. Место теплое – то ли благодаря свету, льющемуся с потолка, то ли это заблудшая душа, которой не хватило времени покинуть этот мир. Как только пристав отступает, я чувствую, как на затылке зашевелились волосы, и резко оглядываюсь, уверенная, что там меня ждет пуля.
Нет никакой пули. Никакой внезапной смерти. Просто взгляды всех собравшихся прожигают мне затылок, словно кислота. Чтобы доставить им удовольствие, я начинаю грызть ногти и ерзать на месте. Нервозность сойдет за безумие.
– Где Калеб? – шепотом спрашиваю я у Фишера.
– Понятия не имею, но сегодня утром он приезжал ко мне в контору, заплатил гонорар. Не вешайте нос!
Я не успеваю ответить, как судья стучит молоточком, призывая к тишине.
Этот судья мне незнаком. Скорее всего, его пригласили из Льюистона. Прокурора, сидящего на моем обычном месте, за столом обвинения, я тоже не знаю. Он огромный, лысый, внушающий ужас. Он всего раз взглянул на меня, а потом его взгляд перемещается дальше – я для него уже не коллега, раз переметнулась на темную сторону.
Больше всего в этот момент мне хочется подойти к этому прокурору и потянуть его за рукав. «Не судите меня, – сказала бы я, – что вы можете отсюда увидеть? Человек непобедим ровно настолько, насколько ничтожны его слабости. А они могут быть совсем малюсенькими – как ресница спящего ребенка, детская ладонь. Жизнь сужается до монеты в десять центов, и… оказывается… то же происходит и с совестью человека».
– Обвинение готово начинать? – спрашивает судья.
Помощник генерального прокурора кивает:
– Да, ваша честь.
– Защита готова?
– Да, ваша честь, – отвечает Фишер.
– Подсудимая, встаньте!
Сперва я продолжаю сидеть. Это не сознательный бунт; я просто не привыкла вставать в этой части предъявления обвинения. Пристав рывком поднимает меня с места.
Фишер Каррингтон продолжает сидеть, и я холодею. Это его шанс мне отомстить. Когда подсудимый встает, а адвокат продолжает сидеть, это ясно дает понять присутствующим, что адвокату совершенно наплевать на своего клиента. Я вздергиваю подбородок и решительно отворачиваюсь, и только тогда Фишер медленно поднимается со своего места. Он – нерушимая укрепленная стена справа от меня. Фишер поворачивается и приподнимает бровь, выражая сомнение в моем доверии.
– Представьтесь, пожалуйста.
Я собираюсь с духом.
– Нина Морье Фрост.
– Секретарь, зачитайте обвинение, – приказывает судья.
– Штат Мэн сим обвиняет подсудимую Нину Морье Фрост в том, что она тридцатого октября две тысячи первого года в Биддефорде, округ Йорк, штат Мэн, лишила жизни Глена Шишинского. Вы признаете себя виновной?
Фишер разглаживает галстук:
– Моя подзащитная не признаёт свою вину, ваша честь. Защита намерена уведомить сторону обвинения и многоуважаемый суд, что собирается просить оправдать мою клиентку, поскольку в указанный день она была невменяема.
Судья совершенно не удивлен. Равно как и я, хотя мы с Фишером не обсуждали защиту со ссылкой на невменяемость.
– Мистер Браун, – обращается судья к прокурору, – когда вы предлагаете назначить слушание о невозможности выпустить подсудимую под залог?
Это также ожидаемый ход. В прошлом я считала дело «Штат против Харниша» удачным прецедентом, который помогает хоть временно держать преступников в тюрьме, пока я работаю над тем, чтобы оставить их там пожизненно. В конце концов, разве вы хотели бы, чтобы человек, совершивший тяжкое преступление, разгуливал по улицам?
С другой стороны, раньше я никогда не была в роли этого преступника.
Квентин Браун смотрит на меня, потом поворачивается к судье. Его глаза цвета вулканического стекла ничего не выражают.
– Ваша честь, на этот раз, учитывая тяжесть преступления и неприкрытую дерзость, с которой оно было совершено в этом самом зале суда, обвинение просить назначить залог в сумме пятьсот тысяч долларов с поручительством.
Судья таращится на прокурора. Изумленный Фишер поворачивается к Брауну. Я тоже хочу взглянуть на него, но не могу, потому что тогда он поймет, что я не настолько безумна, чтобы не понимать, какой нежданный подарок свалился мне на голову.
– Я правильно понимаю, мистер Браун, что обвинение отказывается воспользоваться своим правом не отпускать подсудимую под залог? – уточняет судья. – Что вы желаете назначить залог по этому делу, а не отказать в залоге?
Браун натянуто кивает.
– Мы можем к вам подойти?