Томас Лакруа никогда не видел Нину Фрост, хотя, разумеется, слышал о ней. Он помнит, как ей удалось добиться обвинительного приговора в деле об изнасиловании в ванной, хотя все улики были уничтожены водой. Он слишком давно был окружным прокурором, чтобы сомневаться в собственных силах – в прошлом году он даже засадил за решетку священника из Портленда за подобное преступление, – но он также отлично понимает, что подобные дела чрезвычайно тяжело выиграть. Однако он хочет устроить настоящее действо. И это не имеет никакого отношения ни к Нине Фрост, ни к ее сыну – он просто хочет, чтобы прокуроры из Йорка знали, как делаются дела в Портленде.
Нина берет трубку после первого же гудка.
– Как раз вовремя, – говорит она, когда он представляется, – мне на самом деле нужно кое-что с вами обсудить.
– Разумеется! Мы можем поговорить завтра, в суде, перед предъявлением обвинения, – начинает Томас. – Я просто хотел позвонить перед тем…
– Почему именно вы?
– Прошу прощения…
– Почему Уолли решил, что вы самая лучшая кандидатура на роль обвинителя?
Томас вздыхает.
– Я уже пятнадцать лет работаю в Портленде. Через меня прошло тысячи подобных дел.
– Значит, сейчас вы звоните для того, чтобы представить свои рекомендации?
– Я этого не говорил, – настаивает на своем Томас, а про себя думает: «На перекрестном допросе ей, должно быть, палец в рот не клади». – Понимаю, вы нервничаете перед завтрашним днем, Нина. Но предъявление обвинения, как вам известно, – неизбежная процедура. Давайте просто переживем ее, а потом сядем и обсудим стратегию ведения дела вашего сына.
– Хорошо. – А потом суше: – Вам нужны наставления?
Очередная колкость. Это ее территория, ее жизнь. Как ни крути, а он чужак.
– Послушайте, могу представить, что вам приходится переживать… У меня самого трое детей.
– Раньше я тоже думала, что могу себе это представить. Думала, именно поэтому у меня так хорошо получается то, чем я занимаюсь. Я ошибалась и в том, и в другом.
Она замолкает, весь пыл куда-то пропал.
– Нина, – торжественно клянется Томас, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы представить это дело в суде так, как представили бы его вы.
– Нет, – негромко отвечает она. – Сделайте это лучше меня.
– Мне не удалось добиться признания, – говорит Патрик, проходя мимо Нины в кухню. Он хочет, чтобы о его провале стало известно незамедлительно и можно было разобрать его неудачу по косточкам. И Нина не могла бы упрекнуть его больше – он и без того готов рвать на себе волосы.
– Ты… – Нина неотрывно смотрит на него, потом опускается на табурет. – Нет, Патрик, нет!
Горе давит ему на плечи, тоже заставляя присесть.
– Я пытался, Нина. Но он стоял на своем. Даже когда я сказал ему о сперме и признательных показаниях Натаниэля.
– Да ладно! – решительно прерывает их веселый голос Калеба. – Ты уже доел свое мороженое, приятель?
Предостережение клинком вонзается между его женой и Патриком. Он многозначительно кивает в сторону Натаниэля. Патрик не заметил присутствия мальчика, который решил перекусить перед тем, как ложиться спать. Он смотрел только на Нину и совершенно забыл, что они могут быть в кухне не одни.
– Кузнечик, – протягивает он, – так поздно, а ты не спишь.
– Еще рано спать.
Патрик уже забыл, какой у Натаниэля голос. Все еще резкий, больше подходящий драчливому ковбою, чем маленькому мальчику, но все равно это настоящая симфония. Натаниэль соскакивает со стула и бежит к Патрику, протягивает ему худенькую руку.
– Хочешь пощупать мои мышцы?
Калеб смеется:
– Натаниэль насмотрелся по кабельному соревнование «Железный человек».
Патрик сжимает крошечный бицепс.
– Ого! Ты меня уложишь одной рукой! – серьезно заявляет он и поворачивается к Нине. – Он сильный! Ты видела, какой он сильный?!
Он пытается убедить ее в наличии иной силы. Нина скрещивает руки на груди.
– Будь он даже Геркулесом, Патрик, для меня он навсегда останется маленьким мальчиком.
– Мам, – хнычет Натаниэль.
Поверх его головы Нина одними губами спрашивает:
– Ты его арестовал?
Калеб опускает руки на плечи сына, разворачивая его к тарелке с тающим мороженым.
– Похоже, вам двоим нужно поговорить… и здесь явно не лучшее для этого место. Может быть, сходите куда-нибудь? Мне перескажете, когда Натаниэль уснет.
– Но разве ты не хочешь…
– Нина, – вздыхает Калеб, – ты понимаешь, о чем говорит Патрик. А мне необходимо все разжевать. Ты могла бы взять на себя роль переводчика. – Он смотрит, как Натаниэль кладет в рот последний кусочек мороженого. – Давай, дружок, посмотрим, лопнула ли у того парня из Румынии вена на шее.
На пороге кухни Натаниэль выпускает руку отца, подбегает к Нине, едва не сбивая с ног, и обнимает ее колени.
– Спокойной ночи, мама, – улыбается он, и на его щечках появляются очаровательные ямочки. – Свадких снов.
«Поразительное неправильное употребление слов», – думает Патрик. Если бы Нина могла, она бы оградила Натаниэля от всей этой грязи. Он наблюдает, как она целует сына на ночь. Натаниэль спешит к Калебу, а Нина втягивает голову в плечи и закрывает глаза, чтобы не так заметны были слезы в глазах.
– Идем, – говорит она.