Роковое совпадение

Натаниэль лежит на нижнем ярусе кровати, я читаю ему на ночь книгу. Внезапно он садится и буквально летит в противоположный конец комнаты, к двери, где стоит Калеб.

– Ты дома, – констатирую я очевидное, но он не слышит. Он поглощен сыном.

Я смотрю на этих двоих, и мне хочется себя ударить. Как я могла поверить, что виноват Калеб?

Комната внезапно оказывается слишком маленькой для нас троих. Я пячусь из нее и закрываю за собой дверь. Внизу я перемываю столовое серебро, которое лежит в сушке уже вымытое. Собираю с пола игрушки Натаниэля. Сажусь на диван в гостиной; потом встаю, не находя себе места, и перекладываю подушки.

– Он заснул.

Голос Калеба задевает за живое. Я поворачиваюсь, скрестив руки на груди. Не слишком ли оборонительная поза? Опускаю руки вниз.

– Я… я рада, что ты дома.

– Правда?

Его лицо ничего не выражает. Калеб выходит из полутьмы и направляется ко мне. Он останавливается на расстоянии вытянутой руки, но между нами целая вселенная.

Я знаю каждую морщинку на его лице. Ту, что появилась в первый год нашего брака, – он слишком часто смеялся. Ту, что родилась от беспокойства в год, когда он уволился из подрядной компании и начал собственное дело. Ту, что образовалась оттого, что он слишком сосредоточивался на Натаниэле, когда наш сын делал первые шаги и произносил первые слова. Горло сжимает, как в тисках, и все извинения горьким комом стоят в животе. Мы были слишком наивны и верили, что непобедимы, что можем вслепую мчаться по крутым жизненным поворотам на невероятной скорости и не разбиться.

– Ох, Калеб, – сквозь слезы говорю я, – все это… такого не могло случиться с нами.

Он тоже плачет. Мы цепляемся друг за друга, заполняя своей болью пустоты и изломы друг друга.

– Он сделал это. Он сделал это с нашим сыном!

Калеб сжимает в ладонях мое лицо:

– Мы справимся. Мы сделаем все, чтобы Натаниэль поправился. – Но в конце его утверждения прячется еле различимый вопрос. – Нас трое, Нина, – шепчет он. – Мы вместе.

– Вместе, – повторяю я и прижимаюсь губами к его шее. – Калеб, прости меня.

– Тс-с…

– Я не… я…

Он прерывает мои извинения поцелуем. Его поступок заставляет меня замолчать – такого я не ожидала. Потом я хватаюсь за ворот его рубашки и отвечаю на поцелуй. Целую его от всего сердца, целую так, чтобы он не чувствовал медный привкус сожаления. Вместе.

Мы безжалостно раздеваем друг друга: рвем вещи, с треском отдираем пуговицы, которые закатываются под диван, как наши тайны. Нас охватывает злость – злость на то, что это случилось с нашим сыном, на то, что нельзя повернуть время вспять. Впервые за эти дни я могу выплеснуть гнев. Я обрушиваю его на Калеба и сразу понимаю, что он делает то же самое. Мы царапаемся и кусаемся, а потом Калеб бережно укладывает меня навзничь. Наши взгляды встречаются, когда он входит в меня, и каждый боится моргнуть. Мое тело вспоминает, что значит быть наполненной любовью, а не отчаяньем.

Последнее дело, над которым мы работали с Моникой Лафлам, не увенчалось успехом. Она прислала мне отчет, в котором сообщалось, что ей позвонила некая миссис Грейди. Якобы ее семилетний сын Эли, после того как вылез из ванны, схватил полотенце с Микки Маусом и начал изображать половой акт, а потом сказал, что к нему приставал отчим. Мальчика отвезли в медицинский центр в Мэне, но следов насилия обнаружено не было. А еще Эли страдал от расстройства, называемого оппозиционно-вызывающим поведением.

Мы встретились у меня в конторе, в кабинете, где обычно принимаем детей, чтобы оценить их дееспособность. По ту сторону прозрачного зеркала находился небольшой стол, крошечные стулья, несколько игрушек, на стене нарисована радуга. Мы с Моникой наблюдали, как Эли бегает, проказничает и в буквальном смысле карабкается на шторы.

– Что ж, – сказала я, – наверное, это весело.

В соседнем кабинете миссис Грейди приказала сыну прекратить безобразничать.

– Эли, ты должен успокоиться, – велела она. Но он стал кричать еще громче и бегать еще быстрее.

Я повернулась к Монике.

– А что вообще такое «оппозиционно-вызывающее поведение»?

Сотрудница отдела опеки пожала плечами.

– Хочешь знать мое мнение? – уточнила она и кивнула на Эли: – Вот это оно и есть. Он не слушает, что ему говорят, и делает все наоборот.

Я изумленно вытаращилась на нее.

– Неужели это действительно психическое заболевание? Я хочу сказать, разве так ведут себя не все семилетние дети?

– Вполне вероятно.

– А что с уликами? – Я развернула пакет и достала аккуратно сложенное полотенце. На меня искоса взглянул Микки. Большие уши, кривая улыбка… И я подумала: «Его самого можно испугаться».

– Мать постирала его в тот же вечер.

– Разумеется…

Моника вздыхает, когда я передаю ей полотенце.

– Миссис Грейди настроена довести дело до суда.

– Это не ей решать.

Я улыбаюсь, когда мать Эли становится рядом со мной и полицейским, который расследовал ее дело. Я гружу ее байками о том, что мы посмотрим, какую информацию от Эли удастся вытянуть мисс Лафлам, – для протокола.

Мы через зеркало наблюдаем, как Моника просит Эли сесть.

– Нет, – отвечает малыш и начинает бегать по кругу.