Роковое совпадение

– Нет, – одновременно отвечают судья и Квентин.

– Этот ребенок – ваша жизнь? – повторяет Квентин.

– Да.

– Следовательно, вы готовы обменять свою свободу на безопасность сына?

– Разумеется!

– Вы думали об этом, когда приставили пистолет к голове отца Шишинского?

– Конечно думала! – гневно отвечает она.

– Вы думали о том, что единственный способ защитить вашего сына – это выпустить все эти пули отцу Шишинскому в голову…

– Да!

– …убедиться, что он никогда не выйдет живым из зала суда?

– Да!

Квентин откидывается на спинку стула.

– Но вы уверяли нас, миссис Фрост, что в тот момент вообще ни о чем не думали, – говорит он и пристально смотрит на Нину, пока она не опускает глаза.

Когда Фишер встает, чтобы продолжить допрос, я не могу унять дрожь. Как я могла, кто тянул меня за язык? Я обвожу безумным взглядом лица присяжных, но ничего не вижу: по лицам присяжных никогда ничего нельзя понять. Одна женщина едва не плачет. Вторая в углу разгадывает кроссворд.

– Нина, – говорит Фишер, – когда вы в то утро находились в зале суда, вы думали о том, что готовы обменять свою свободу на безопасность Натаниэля?

– Да, – шепчу я.

– Утром в зале суда вы думали о том, что единственный способ остановить тикающие часы – это остановить отца Шишинского?

– Да.

Мы встречаемся взглядами.

– Когда вы в то утро находились в зале суда, вы собирались убить священника?

– Нет, конечно! – отвечаю я.

– Ваша честь, – объявляет Фишер, – защита закончила допрос свидетелей.

Квентин лежит на ужасной кровати в номере с минимальными удобствами и недоумевает, почему же так холодно, если он открутил вентиль отопления почти до двадцати семи градусов. Он натягивает на себя одеяло, щелкает по телевизионным каналам. Викторина «Колесо удачи» и реклама для лысеющих мужчин. С улыбкой Квентин дотрагивается до своей бритой головы.

Он встает и делает шаг к холодильнику, но обнаруживает там только ящик с шестью бутылками пепси-колы и гниющий плод манго, который он не помнит, когда и покупал. Если он собирается ужинать, ужин нужно приготовить. Он со вздохом опускается на кровать, чтобы обуться, и случайно садится на пульт телевизора.

Вновь вспыхивает экран, на этот раз идут новости Си-эн-эн. Диктор с гладким шаром рыжих волос на фоне небольшого снимка Нины Фрост.

– Сегодня днем закончился допрос свидетелей по делу об убийстве священника помощником окружного прокурора, – вещает он. – Заключительное слово стороны будут произносить завтра утром.

Квентин выключает телевизор и завязывает ботинки. Его взгляд падает на телефон у кровати.

После трех гудков он начинает спорить с собой, стоит или не стоит оставлять сообщение. Неожиданно ему в ухо врываются звуки музыки, оглушающий зажигательный рэп.

– Да, – произносит голос, когда звук чуть прикрутили.

– Гидеон, – говорит Квентин, – это я.

Повисает молчание.

– Кто «я»? – уточняет голос, и Квентин не может сдержать улыбку: Гидеон отлично знает, кто звонит. – Если ищешь маму, ее здесь нет. Возможно, я скажу, чтобы она тебе перезвонила, но могу и забыть.

– Гидеон, подожди!

Квентин практически слышит, как трубка, которая уже летела на рычаг, опять прижимается к уху сына.

– Что?

– Я звонил не с Таней поговорить. Я хотел поговорить с тобой.

Они продолжительное время молчат. Потом Гидеон не выдерживает:

– Если позвонил поговорить, у тебя не очень-то выходит.

– Ты прав. – Квентин потирает виски. – Я просто хотел извиниться. За принудительное лечение, за все остальное. Тогда я искренне верил, что так будет лучше для тебя. – Он собирается с духом. – Я не имел права указывать тебе, как жить, после того как добровольно ушел много лет назад. – Его сын продолжает молчать, и Квентин нервничает: неужели их разъединили, а он и не понял? – Гидеон?

– Ты об этом хотел со мной поговорить? – наконец произносит он.

– Нет. Я позвонил, чтобы пригласить тебя поесть пиццы.

Квентин бросает пульт на кровать и смотрит, как он отскакивает. Секунды, пока он ждет ответа, кажутся вечностью.

– Где? – спрашивает Гидеон.

Вот что самое смешное в жюри присяжных: неважно, насколько они кажутся рассеянными, когда свидетели дают показания, неважно, что кто-то засыпает в заднем ряду, а кто-то красит ногти прямо во время перекрестного допроса, – важно, что, как только приходит время действовать, они тут же принимают вызов. Сейчас присяжные не сводят глаз с Квентина, их внимание приковано к его заключительной речи.