А вот Веру – запросто. Её несказанно удивило это небывалое зрелище, когда та зашла в операционную. И первым делом она поразилась именно этому: да Александра ведь натурально обнимается с ним! А потом Вера догадалась удивиться тому, с какой стати офицерик вообще оказался на операционном столе, когда должен лежать в своей палате, ожидая выписки?
Правда, вспомнив о странном поведении мадам Воробьёвой и заметив перевязанную и загипсованную ногу Владимирцева, Вера всё поняла. Девушкой она была сообразительной. И, заметив Сашу, сидевшую на стуле возле бедного офицера, Вера испытала почти физическую необходимость подойти к ним и тоже сесть рядышком. И тоже обнять молодого, симпатичного мужчину и умолять его продержаться ещё немного, не умирать.
– Саша? – тихонько позвала она, но Александра не отреагировала. Либо слишком крепкий сон, либо и вовсе обморок! Вера подошла ближе, и лишь тогда бедняжка, услышав шум, испуганно вскинула голову – не иначе, испугавшись, что это Воробьёв вернулся раньше времени.
– Вера? Слава богу, это ты! – еле слышно, будто боясь потревожить покой Владимирцева, произнёсла Саша.
– Саша, я к тебе с плохими новостями, – покаянно произнесла Вера, но Сашенька словно не слышала её. Встрепенувшись, она вновь прислушалась к дыханию Владимира – жив ли?! Жив, слава богу, жив! Она облегчённо перевела дух, и только тут до неё с запозданием дошли Верины слова.
– Господи, что? – простонала она в отчаянии. – Серёжа? Что-то с Серёжей?!
– Нет, с графом Авдеевым всё в порядке. Марина Викторовна сейчас у него, – неуверенно отозвалась Вера, только теперь оценив Сашин безнадёжный внешний вид и уже сомневаясь, стоит ли вообще сообщать ей последние новости. Впрочем, назад пути уже не было, и Вера, растерянно покусав губу, сказала: – Никифорова умерла два часа назад. Мне очень жаль, я знаю, ты успела с ней подружиться, и…
Сожалений Вериных Саша не услышала. Сражённая последней новостью, она повалилась без чувств, прямо на холодный больничный пол.
– Юлия Николаевна не могла на такое пойти! – с похвальной категоричностью принялся восклицать Адриан. Дружинин в тот момент подумал с усмешкой, что это скорее Мишель должен был первым кинуться на защиту матери и её светлой памяти, но крестник сохранял обычное спокойствие и сосредоточенно о чём-то размышлял. Со стороны казалось, что его и вовсе происходящее не волнует ни в коей мере – вот до чего он был невозмутим!
Но в душе-то его, конечно, пробуждался самый настоящий вулкан, дайте только время, и вырвется наружу! И ещё эта жестокая усмешка на губах… Что бы она могла означать? И пока Дружинин размышлял над этим, Адриан продолжал распаляться: – Юлия Николаевна была святая, вы слышите, святая! Владислав Палыч, немедленно возьмите свои слова назад!
– Право, Адриан, я ничего не утверждаю, – поспешно заговорил генерал-майор, который боготворил Юлию Николаевну не меньше, чем сам управляющий. – Я лишь пытался судить объективно! После смерти Кройтора, по завещанию Санды всё их состояние отошло ей. Замок, два поместься на берегу Дуная, два автомобиля, огромные конюшни с первосортными арабскими скакунами и много-много всего другого. Одних банковских счетов хватило бы на безбедную жизнь на десять поколений вперёд!
– Она этого не делала! – не унимался Адриан, тряся кучерявой головой. – Говорю вам, она этого не делала! Как бы она его ни ненавидела, как бы ни презирала, но убить… Да ещё так жестоко! И двоих невинных людей вместе с ним! О-о, Владислав Палыч, и думать забудьте! Юлия Николаевна никогда бы не…
– Сам он, однако, тоже за этой постановкой не стоял, – подал голос Мишель, и оба они – и Дружинин, и Адриан, поразились, до чего спокойно он говорил. Будто это не его матушку подозревали сейчас в страшном преступлении! А может, он знал что-то, чего не знали они? Мишель, заметив, как смотрят на него оба собеседника, мельком усмехнулся и продолжил: – Ты говорил, Адриан, что твой дядя души не чаял в Габриеле Гиоане, своём помощнике и правой руке, и ни за что не стал бы его убивать, даже ради того, чтобы инсценировать свою смерть. Да даже если и стал бы! Вы все смотрите, увы, не в ту сторону и думаете не о том. Это не Кройтор хотя бы потому, что Кройтор презирал мою мать и вряд ли стал бы добровольно объявлять себя погибшим, чтобы после его смерти всё наследство досталось ненавистной Юлии Гордеевой. Не так ли?
– Ваши слова не лишены смысла, – не стал спорить Адриан. – Но вы же не хотите сказать, что и впрямь верите в то, что бедняжка Кройтор – жертва кровавой расправы жадной до денег Юлии Николаевны?! Ваше благородие, опомнитесь! Ваша мать была святой женщиной!
– Чья святость не помешала ей украсть двоих детей у "бедняжки Кройтора", – с усмешкой добавил Мишель, и от тона, которым были произнесены эти слова, Адриан громко ахнул.
– Да как вы можете?! Как можете её осуждать?! – он едва ли не подскочил со своего места, как всегда эмоциональный, но Дружинин сдержал его, положив руку на плечо, и заставил вернуться обратно на сиденье. – Михаил Иванович, вы просто чудовищно не правы!