Роковая ошибка княгини (СИ)

– Я даже и не знаю, что сказать, – признался Герберт, положа руку на сердце. – Ваше стремление, бесспорно, похвально, я и сам жду не дождусь, когда снова отправлюсь в бой, но… Но одно дело я, старый вояка, полвека жизни за спиной… А вы? Вы же ещё так молоды для всего этого!

– И тем не менее, – настойчиво произнёс Мишель.

– Я, безусловно, могу добиться для вас назначения обратно на западный фронт, но это самоубийство чистой воды! Там сейчас ведутся самые ожесточённые бои, целые города залиты кровью, люди бегут прочь, не помня себя от страха, а вы добровольно хотите отправиться туда? Михаил Иванович, позвольте, для чего? Чем вам не служится в своём полку, вместе с дядюшкой? Насколько я знаю, его полк уже далеко от Гродно, им сейчас поспокойнее.

– Вот именно поэтому я и хочу перевестись. Мне не нужно, где поспокойнее.

– Это в вас говорит патриотизм или отчаянное желание красиво погибнуть? – спросил проницательный Герберт. Мишель счёл этот вопрос риторическим и сказал:

– Мой дядя, к сожалению, обладает огромным влиянием в силу своих геройских заслуг. Он никогда не допустит моего возвращения в Гродно или Брест. Но у вас, я знаю, связей гораздо больше, чем у него. Поэтому я решил обратиться именно к вам. Возьмёте меня под ваше начало?

– Алексей Николаевич меня убьёт, – спрятав улыбку, предрёк Герберт. – Если я заберу у него самого лучшего бойца, о-о, я представляю, как рассержен он будет!

– Да, думаю, вряд ли он обрадуется. Но, как бы там ни было, – подняв взгляд, Мишель вопросительно посмотрел на Герберта. – Могу ли я на вас рассчитывать?

Герберт в ответ только вздохнул и, кивнув, протянул Мишелю руку, которую тот с несказанным облегчением пожал. Почему-то он и не сомневался в старом немце, заранее уверенный, что тот не откажет.

– Чувствую, пожалею я об этом, Михаил Иванович, – с сомнением произнёс полковник. – Сейчас у меня такое чувство, что я подписываю вам смертный приговор. Что, по сути, недалеко от истины.

Волконский на его пророчества ни малейшего внимания не обратил, они его не испугали. Он лишь спросил:

– Когда вы отправляетесь назад?

– На следующей неделе, я надеюсь. Ранение моё уже давно зажило, но доктора упрямо не желают этого признавать, всё ждут полного восстановления. Думаю, к началу июня мне удастся убедить их, что я полностью здоров.

– Хорошо. Как раз в это время заканчивается мой отпуск. Поедем вместе, – тут Мишель замолчал и чуть тише произнёс: – Только, прошу вас, не говорите ни о чём Алексею раньше времени. Боюсь, он взбунтуется против такого моего решения и будет всячески стараться помешать. Я бы этого не хотел.

– Не скажу, раз вы так желаете, но… простите, я думал, вы скорее скажете о вашем отце. На мой взгляд, он первый должен ратовать за то, чтобы вывести вас из-под удара…

"Моему отцу давно уже на меня плевать", – подумал Мишель, но вслух этого говорить не стал. Не хотел жалости, не хотел сострадания и сожалений ненужных тоже не хотел. Единственное, чего он хотел от Герберта – это помощи с назначением в брестский полк, и всё.

Поэтому, козырнув на прощанье, Волконский развернулся и ушёл, оставив старого вояку одного. Герберт посмотрел вслед этому отчаявшемуся юноше, чьей храбростью искренне восхищался, и с тяжким вздохом покачал головой. Он был уверен, что совершает ошибку, соглашаясь помочь. Единственное, что утешало полковника, так это то, что на бойню эту они поедут вместе. Возможно, пока он будет рядом, получится хоть как-то защитить этого бедного мальчика, так отчаянно желающего умереть героем.

Но пока Мишель умирать не торопился. Не раньше, чем разберётся с убийством Юлии Николаевны, не раньше, чем найдёт и покарает виновного. Недели как раз должно хватить – к этому времени наверняка вернётся Алексей, и, на кого Мишель надеялся больше остальных – Владислав Дружинин. С их помощью он надеялся добраться до правды, а пока…

Пока он просто хотел отдохнуть. Желательно в одиночестве, ибо оставаться на торжестве Эллы Караваевой у него не было ни сил, не желания. Некоторые из гостей, например, светлокудрые юноши со скромными улыбками и подлыми душонками, были ему просто отвратительны, а на других, как Голицын, увивающихся за Ксенией, никого не стесняясь, Мишелю было тошно смотреть.

Но уйти быстро не получилось. Свернув за угол дома, он остановился как вкопанный, став невольным свидетелем прелюбопытнейшей сцены, что разыгралась на ступенях веранды.

Саша и Сергей… наслаждались своим уединением, не стесняясь, что в любой момент его мог нарушить кто угодно, застав их за столь постыдным занятием. Они целовались! А впрочем, нет, внимательный Мишель заметил, что это скорее Авдеев целовал Сашу, а та стояла в нерешительности, не зная, как на всё это реагировать. «Ну, всё, – подумал тогда Волконский, – теперь я его точно убью!» И уже собрался идти убивать, но Сашенька опомнилась раньше и кровопролитию случиться не дала.