Роковая дама треф

– …Если я вас правильно поняла, Ангелине Дмитриевне надобно будет сделаться общительной и обходительной, изменить свое обращение с жизнью, чтобы на балу не приходилось весь вечер не покидать своего кресла и удалось бы составить выигрышную партию, – проговорила маркиза д’Антраге, и князь с княгинею переглянулись, удивившись, как скоро поняла и точно выразила странная гостья суть их беспокойства и намерений. – Поверьте, не было бы в мире человека счастливее меня, когда б я сама смогла уделить время и внимание дочери Марии! – Голос маркизы экстатически дрогнул, и Елизавета улыбнулась ей, до глубины души растроганная таким явным проявлением дружбы и любви. – Я здесь лишь для того, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение…

Маркиза вновь не совладала с голосом, и Елизавета подумала, что, верно, и впрямь роковые события связывали в прошлом ее дочь с этой загадочной гостьей! А та, уняв волнение, продолжала:

– Однако есть у меня на примете человек, который вам необходим. Конечно, это француженка, – она улыбнулась князю Алексею не без тонкого укора, – но в Нижнем прижилась и открыла процветающее дело. Я говорю о мадам Жизель, модистке… о нет, королеве модисток! – поправилась маркиза, заметив пренебрежительную переглядку Измайловых. – Возможно, вы слышали о модистке Розе Бертэн, которая была для нашей королевы-мученицы почти наперсницей, а ведь она даже не обладала знатным происхождением. Но мадам Жизель, о которой я говорю, в прошлом – графиня де Лоран, моя кузина, и все благородное, вековое прошлое нашей семьи помогло ей создать вокруг себя такую атмосферу изящества и утонченности, которая окажет на юное существо самое благотворное, самое живительное воздействие… не в пример этой светской тюрьме, Смольному институту! – добавила маркиза, и эти ее последние слова оказались решающими. Князь Алексей был ярым противником недомашнего женского образования, и всякий уничижительный отзыв о столичном заведении, куда отвозили несколько лет подряд его любимую внучку, находил прямой доступ к его сердцу. Рекомендация маркизы теперь казалась ему особенно ценной, он безоговорочно согласился доверить воспитание Ангелины этой неведомой мадам Жизель, ну а жена его… повторим, княгиня Елизавета была воспитана по старинке, стояла перед любимым мужем как лист перед травой, не выходя из его воли, – не вышла и сейчас.

Эх, не зря говорят старые люди: чуден наш белый свет, и чего в нем только не бывает! Бывает, что и самые радужные желания накликают дни черные!..

Маркиза вдруг заспешила и, посокрушавшись, что так и не свиделась с дочерью Марии, отказалась от обеда, чаю или хоть рюмочки на дорожку и откланялась, раз двадцать повторив на прощание адрес мадам Жизель (собственный дом напротив часовни Варвары-великомученицы) и посулив непременно свидеться с Измайловыми в Нижнем.

Ангелина так и не воротилась, хотя уже позвали к чаю. Горничная сообщила, отводя улыбчивые глаза, что конь воротился один.

– Небось сбросил ее да ускакал, а она не то слезы где-нибудь точит, не то подремать забилась в укромном уголке, – досадливо покачал головою князь. – Ох и неудаха! Но что ж делать, Лизонька! Это как у лошадей, – философски обратился он к любимой теме, – иноходец не скачет рысью, а рысак не перейдет на иноходь. Девонька у нас добрая, ласковая, умница, а все же снулая какая-то. Ну уж – какая есть!

– Она красавица! – обидевшись, воскликнула Елизавета.

– Спящая красавица, – ласково усмехнулся муж.

– Да, сердце у нее спит, – с тяжким вздохом добавила княгиня, еле удержавшись, чтобы снова не назвать самый, на ее взгляд, большой недостаток внучки: «Она ведь, кажется, еще ни разу не влюблялась!»

…Когда Ангелина очнулась, она уже была одна на берегу, но не на отмели, где ее сморила сладкая истома, а на островке теплой, мягкой травы, одетая в обе юбки, верхнюю и нижнюю, и тонкую полотняную рубашку с короткими рукавами, и все это было аккуратно заправлено и расправлено, прикрывая ее голые ноги. Пытаясь понять, сон то был или явь, она побродила, но не нашла ничьих следов, кроме копыт своего гнедого, и не поленилась снова раздеться и переплыть на противоположный берег. За серебристыми тальниками сырой песок был весь истоптан лошадью, а еще Ангелина нашла следы сапог и вдавленную в траву золотую чеканную пуговицу. И наверное, даже у нищего дровосека Али-Бабы не трепетало так сердце в тот миг, когда он набрел на пещеру сорока разбойников, полную несметных сокровищ, как задрожало, забилось сердце у Ангелины, когда она сжала в руке эту пуговку, поведавшую ей так много…

Ее речное божество все же было человеком – теперь исчезли последние ребяческие сомнения. И хорошо хоть то, что бросила Ангелина страстно и бездумно свое девичество под ноги не какому-нибудь простолюдину – нет, первые в своей жизни слова любви услышала она от лихого гусара! И был он вдобавок офицером и человеком далеко не бедным.