Роковая дама треф

– Позвольте представить вам, маркиза, мужа моего, князя Измайлова, вотчима [29] Машеньки, – не гнущимся от неловкости голосом промолвила Елизавета и с упреком уставилась на Алексея Михайловича. – Маркиза д’Антраге сейчас из Лондона, почти прямиком от Маши и Димитрия…

Наивен был бы человек, ожидавший от старого князя смущенных расшаркиваний! Поцеловав ручку гостьи, он так заразительно расхохотался, что и дамы не сдержались, подхватили.

– Думаете небось: экий медведь русский? А, ваша светлость? – Он оживленно заглянул в темно поблескивающие глаза маркизы. – Что ж, простите великодушно, ежели обидел словом неосторожным, а все ж правда моя, хоть и горькая: не сумели вы, аристократы, слабыми, белыми своими ручками власть удержать – вот и утирайте ими теперь слезы от злых насмешек. А что? – воинственно подался он к сконфуженной жене. – Чужбина – мачеха, и не нами сие сказано. Храни бог, ежели выпустят и русские Россию из рук: тоже нахлебаются горького на чужой стороне!

– Господи, спаси и сохрани! – слабо обмахнулась крестом княгиня. – Революция – гнусное событие, а ее деятели – чудовища, вампиры, каннибалы! Моя дочь, баронесса Корф, рассказывала, что в ту пору в Париже… Впрочем, что это я? – засмеялась она. – Вы ведь и сами все знаете, все помните!

– Такое не забывается, – глухо промолвила гостья, и кисея колыхнулась у ее губ от тяжелого вздоха. Конечно, ей ничего не надо было напоминать: первым делом она поведала княгине Елизавете, как в годы террора пряталась вместе с Марией Корф в каменоломнях под старым монастырем кармелиток – именно там, где некогда Луиза де Лавальер искала убежища от влюбленного в нее Людовика XIV. Гостья вообще была прекрасно осведомлена о жизни супругов Корф в Лондоне, где барон продолжал свою дипломатическую деятельность. Маркиза поведала, что однажды на приеме в русской миссии встречалась даже с братом Марии, молодым князем Алексеем Измайловым, на время прибывшим из Сербии, где он давно уже сменил своего отца. Старый князь Алексей Михайлович долгие годы негласно представлял интересы России на Балканах, однако после смерти великой Екатерины император Павел, по какому-то недоразумению или наговору, бог весть за что отставил его от службы. Князь Алексей уехал в деревню, в родимое нижегородское Измайлово, и хотя новый государь, Александр Павлович, начал всяческими посулами заманивать его в Иностранную коллегию, тот на уговоры не поддался и за двадцать почти лет покидал Измайлово лишь несколько раз: отвозил внучку (дочь Марии воспитывалась у деда с бабкой, подальше от сурового и мрачного Альбиона) в Санкт-Петербург, в Смольный институт, забрал ее из института прошлым летом, да вот нынче, когда забота о будущности юной баронессы Ангелины Дмитриевны вынудила князя и княгиню Измайловых подумать о постоянном городском жительстве.

– А что? – сердито вскинул бровь приумолкший было князь. – Главный-то по всей Европе злодей, гляди, у самых врат наших стал! Вот до чего довело пристрастие к французишкам: всех он под каблук свой корсиканский подтоптал. Испанцы – единственный народ, который осмеливается делать то, что хочет, не думая об этом выскочке.

– Полагаю, вы говорите о Бонапарте? – уточнила маркиза с такой ненавистью в голосе, что князь воззрился на нее с горячей симпатией.

– О ком же ином? Я за себя не трушу, бог нас не оставит – лишь бы Россия безопасна была. Но не вижу конца и меры бедствиям, которые покроют Отечество наше, ежели французское чудовище решит переступить российские границы. А ведь все к тому идет!

– Наполеон, в случае начала кампании, намерен уничтожить крепостную зависимость в России. Верно, в таком случае следует опасаться «общего резанья», когда мужики, прельщенные посулами свободы, поднимутся с топорами против помещиков и приказчиков? – спросила маркиза. И Елизавета, подумав, что гостья не по-женски осведомлена в делах политических, ощутила невольный холодок, когда вспомнила, каково было это российское «общее резанье» в приснопамятном 1775 году, при пугачевцах.

– Ничуть не бывало! – вскинулся князь Алексей. – Русский человек способен предать Россию для русского же: Стеньки Разина, Гришки Отрепьева, Ивашки Болотникова, Емельки Пугачева и иже с ними. Но не для иноземца, ибо ненависть к чужеродному – в основе русского национального характера, и император Петр Алексеевич напрасно старался ее искоренить.

Княгиня Елизавета издала очередной жалобный стон, и тут гостья великодушно решила положить конец страданиям деликатной хозяйки.

– Не все чужеземцы чудовища, и не все, что исходит из иных земель, особенно из Франции, несет вред, смею вас заверить!

– Теперь ваша правда, – благодушно согласился князь Алексей. – Жаль, что вы, сударыня, у нас проездом, а то просил бы я легонько приложить свою великосветскую ручку к нашей деревенской красавице!