Идея была такая: во-первых, если симпатичные друг другу люди подстраиваются друг к другу, то нет ли здесь обратной связи. То есть, если начать подстраиваться к какому-либо человеку, — не вызовет ли это его симпатии к тебе, его расположения?.. Вызовет и вызывает. Это тысячи раз экспериментально подтвердилось… Во-вторых, поскольку это так, какие способы подстраивания существуют? Как они действуют, откуда берутся, и, главное, с какой эффективностью каждый из них работает?.. Не существует ли таких способов подстраивания, которые действуют быстро, наверняка, и вызывают наивысшую симпатию к тебе.
Третье, — возможно ли разработать такую методику, при помощи которой, используя все выше сказанное, можно было бы управлять другим человеком, полностью подчинить его другой воле… То есть, можно ли создать методику программирования другого человека.
В реальности это бы выглядело так.
Встречаются друг с другом два человека. Они невинно о чем-то беседуют, о плохой погоде, о затянувшемся дожде, и о том, что троллейбусы стали ходить реже, чем раньше, а потом один из них, запрограммированный, идет на работу, заглядывает в сейф с деньгами, набивает их полную сумку, и относит на вокзал в камеру хранения. Откуда их забирает первый.
Второй же об этой истории напрочь забывает. Ищет похитителя казны своей фирмы с такой же искренностью, как и остальные. И никогда его амнезия не пройдет. Поскольку никакой амнезии не было… Задание свое он получил на подсознательном уровне, выполнило его подсознание, в автоматическом режиме, примерно так, как подсознание руководит разными системами организма, скрытно от сознания, чтобы то не отвлекалось по мелочам. И на всякую ерунду…
Нужно сказать, что у нашего инвалида, через какое-то время, все это стало получаться…
Мэри, естественно, полуоткрыв рот, слушала эту небольшую лекцию профессора. Была она этой ночью удивительно женственна. Несколько неправильные черты ее лица, чуть длинный нос и чуть тонковатые для такого носа губы, приобрели какую-то законченную гармонию, — и казались Гвидонову не просто красивыми, а какими-то родными, домашними, не один десяток лет уже виденными, и от этого ставшими напрочь своими. Будто он подстраивался под них с какого-то самого раннего детства.
— Значит, — сказала Мэри, приподняв бокал, и чуть отпив из него, — если я вас правильно поняла, вы можете прийти к нам в гости, и, чтобы вызвать наше уважение к вам, просто сказать нам что-нибудь о погоде, или сделать как-нибудь рукой, как мы делаем. И все?.. Вы можете ненавидеть нас лютой злобой, а мы ничего об этом знать не будем. Мы будем вас — любить?
— Вот, — сказал мягко профессор, обращаясь к Гвидонову, — поэтому вы были правы… Когда не поверили… Это лежит в основе не только нейро-лингвистического программирования, но в основе всех направлений психоанализа и психотерапии, которые только возможны… Это я заявляю, и буду повторять бесчисленное количество раз. Потому что это — альфа и омега нашей науки. Ее основа, ее принцип и ее аксиома!
— Что — это? — довольно неприязненно спросила профессора Мэри.
— Проблема правды и лжи, — сказал профессор. — Вот видите, какая у вас, очаровательной женщины, от которой я без ума, реакция, — стоило вам заподозрить меня в отсутствии искренности.
Такая реакция естественна и закономерна для любого человека, который столкнулся с ложью по отношению к себе.
Это не реакция гордыни и самолюбия, — поверьте мне, я много об этом размышлял. Это реакция самого естества человека, самой его сути. Человек так устроен, что вся его суть способна различать понятия правды и лжи. Принимать одно, — и отвергать второе.
Вы, уважаемый Владимир Ильич, совершенно правы, называя нейро-лингвистическое программирование лажей, — в той его части, которая стремится отойти от правды, от искренности, и стремиться использовать человека, как объект, как какой-то прибор или как робота… Но представьте, если человек, владеющий приемами этого направления терапии, не обманывает, не лжет, — говорит правду, и хочет только добра. Врач, к примеру, который желает только добра пациенту, только его излечения.
— Тогда, можно… — сказала Мэри, которая опять повеселела. — Но только если это врач…
— Помните наш случай, о котором мы говорили в самолете? — сказал профессор. — Так вот, тот человек хотел ремесленнику добра. Не обманывал его, не внушал чего-то. Во что не верил сам… Он нес ремесленнику добро, — знал это, был уверен в этом. Поэтому не случилось побочных эффектов, — получилась качественная, может быть, идеальная, работа.
— Я скажу вам другое, уважаемый Игорь Кузьмич, — произнес Гвидонов, тоном, чуть похожим на академический профессора. — Вернее, приведу пример. И, совершенно не кстати, а вы, по Фрейду, догадайтесь, что я хотел сказать… Помните, в начале перестройки, начались телемосты с Западом, и одна наша неслучайная дама, на западный вопрос, есть ли у нас секс, сказала: Секса у нас нет?
— Да, — ответил профессор, — конечно. Такое не забывается… Я сам ржал, как лошадь!..