Родом из ВДВ

Офицеры-абитуриенты быстро объяснили Алексею, что это лишь один из нескольких потоков и ему необязательно знать всех поступающих, как и всем необязательно знать его. Вдруг он поступит, заметил с ухмылкой тучный офицер лет тридцати двух-тридцати четырех с лицом штабного клерка, ранними залысинами и огромным красным носом в форме вставленной морковины, как у героя детского мультфильма.

Недельный вихрь экзаменов закрутил его таким безумным, горячим потоком, что Алексей даже не успел осознать, что находится в столице. Впрочем, мартовская Москва встретила мглистой, необычайно холодной и насквозь пронизывающей водяной пылью, которая выравнивала различия между улицами, зданиями и людьми. Тревожный шепот погоды казался старшему лейтенанту Артеменко зловещим, первой ночью ему мерещилось что-то слизкое, расплывчатое, с гиблым болотным запахом серы, вечной гнили и пугающей непредсказуемостью вязкой тины. От помещений академии на улице Народного ополчения, 52, закупоренных подобно консервной банке, веяло тяжелой аурой неприступного каземата, какой можно ощутить порой в старинном средневековом замке. Везде витал дух монументальности, подавляющий и низводящий новичков до состояния пигмеев в царстве великанов. Но коллектив, за исключением нескольких, явно непростых офицеров из столичных воинских частей, собрался веселый и неприхотливый, хотя и несловоохотливый. Все события интерпретировались с юмором и сводились к шутливой иронии, как будто они приехали не на судьбоносное испытание, а ради забавы решились протестировать свои возможности. На самом деле у многих Алексей угадывал за показной бравадой нетерпение, тщательно скрываемую тревогу и нечеловеческое напряжение. Ему казалось, что он выглядит напряженнее остальных из-за того, что приблизился к ключевому моменту своей жизни, когда дальнейшее ее развитие может с равной вероятностью пойти по нескольким, совершенно различным направлениям. И эта напряженность доводила его до исступления. Как выяснялось по ходу, он знал много меньше остальных об этом заведении, будучи далеким от реалий. Один из офицеров сообщил, что потоки прибывающих офицеров будут сдавать экзамены с февраля по июнь, но конкурса здесь нет вообще. На вопрос «Как это нет конкурса?» он ответил, что, если, к примеру, из их потока подойдут по качествам все, то и зачислят всех. Если не подойдет никто, то и вообще никого не возьмут. Алексею это казалось странным и неправдоподобным, и потому он тихо нервничал больше остальных.

И все-таки, вглядываясь в непроницаемые лица товарищей по испытанию, Алексей с удивлением не находил в них того внутреннего задора и рвения, которые с каждым днем все больше проявлялись в нем самом. Он видел преимущественно прежних линейных командиров и начальников, для которых ни пребывание тут, ни возвращение в части ничего знакового для жизни не несли. Более того, глядя на некоторых из них, он вспомнил слова полковника Мигулича, сказанные ему перед отъездом. Неожиданно признавшись, что его родной брат служит в ГРУ ГШ в Москве, Иван Тимофеевич этим не только приоткрыл завесу интереса тайной государственной организации к скромной персоне старшего лейтенанта Артеменко, но откровенно сообщил, что сама академия переживает не лучшие времена. Пространные объяснения Мигулича сводились к тому, что слишком много поступало и поступает туда «блатных», которые потом отправляются колесить по странам военными атташе и малорезультативными дипломатами. Само время требует рабочих лошадок. Он добавил, что совсем недавно была дана негласная команда разбавить «звездоту», так что ему, Алексею, надо показать прежде всего рвение и цепкость. Алексей надолго запомнил эти слова, часто повторял их про себя, как таинственные мантры. Ничто ему не давалось в жизни легко, и он, как и когда-то поступая в десантное училище, и теперь грыз землю зубами, чтобы победить.