Покончив с цитатами, она вдруг спросила, глядя на Алексея в упор: «А ты веришь в возможность дружбы между мужчиной и женщиной? Настоящей, на всю жизнь?». «Не только верю, но и ищу такой дружбы», – с готовностью признался курсант и заглянул в ее пылающие глаза. Девушка отвела взгляд в сторону, а Алексей внезапно почувствовал озноб, как больной с высокой температурой. Никогда он не предполагал, чтобы еще совсем юная девочка, только-только вставшая из-за парты, могла так много и основательно думать о жизни. И они долго еще спорили о любви, просеивали сквозь сито двойного восприятия все, что знали об успешных и недостойных отношениях, о честности и преданности, о верности и подлости… Но даже не это было самым важным, а то, что им было о чем поговорить. Неожиданно выяснилось, что им достаточно друг друга. Аля оказалась подготовленной и находчивой собеседницей, готовой к острой полемике. Но, к его удивлению, до жестких споров у них не доходило: девушка умела так обыграть ситуацию, что и он совершенно непостижимым образом оставался на пьедестале, поддерживаемый ее ободрением и восхищением, и обсуждаемая тема никак не страдала. Книги, спорт, формулы преодоления трудностей и выбор алгоритма построения будущей жизни являлись бездонными, объединяющими, нескончаемыми темами. Их роднила активность и неистребимое желание яростно жить и формировать вокруг себя не просто область счастья, но неприкосновенное пространство. Развлечения, отдых, материальные приобретения если и присутствовали, то лишь как привязка к чему-то глобальному, вселенскому, осмысленному. Порой Алексею чудилось, что встреча с этой, еще до конца не сформированной девочкой встряхнула его изнутри, заставила сделать крупную ревизию мировоззрения, скорректировала общее миропонимание и смысл существования. «Верно, встреча эта судьбоносная, вечная», – думал он, когда быстрым шагом преодолевал дистанцию к большим входным воротам на улице Каляева.
Впервые Алексей оказался у Али в гостях в середине лета: юная хозяйка, накинув кухонный фартук, жарила отменные, сказочно сочные сырники. Он сидел на крошечной кухне между маленьким старым холодильником и столом и плотоядным взглядом притаившегося в засаде зверя наблюдал, как проворная девушка управлялась с мукой, тестом, творогом, сахаром. Аля была в обтягивающих спортивных брюках и футболке без рукавов, и когда ей приходилось поворачиваться к гостю спиной, чтобы перевернуть пышный сырник или убрать его со сковороды, электрический ток необузданного желания пронизывал курсанта насквозь с головы до низа живота, рассекал его одичавшую в лесах страсть надвое. Давно обделенный нежностью и тайно мечтающий о женской ласке, курсант чуть не умер, когда увидел пятнышко из муки, самым непостижимым образом оказавшееся чуть выше верхней, гиацинтовой, почти младенческой губки. Ах, как бы он желал убрать это пятнышко своими губами. Но это была бы слишком смелая провокация, за последствия которой даже Алексей, приученный к военной дисциплине, не ручался. Потому, когда она приблизилась к столу, он позволил себе лишь легким, почти случайным движением пальца смахнуть белую метку: она поняла и подарила в ответ бесподобную улыбку, от которой сердце завизжало, как тормоза резко сдерживаемой машины. Как же она благоухала! Как трепетала в ней цветущая, переливающаяся красками эмоций, пробуждающаяся женственность! И какую невероятную борьбу вел он с собой, считая, что усмиряет своих распоясавшихся демонов. Алексей не смел делать даже попыток прикоснуться к обожаемому объекту – она уже приняла облик святой и выглядела слишком хрупкой, слишком драгоценной для будничного пользования, а он боялся рисковать, чтобы не потерять ее. А еще он считал необходимым выпавшее на его долю великое испытание мужской натуры, силой загоняя в душную темницу собственные желания.