Родом из ВДВ

Действительно, РВДУ являлось местом, где приветствовалось умение действовать руками, и желательно сразу в нескольких плоскостях. И это Игоря особенно устраивало, поскольку уравнивало все учащееся братство точно так же, как благообразная работа садовника рождала предельное родство некогда вразнобой растущих кустов. Здесь не требовалось ничего индивидуального: пытливого ума, заковыристого характера, глубоких знаний, изумляющего глаз совершенства. Оценить могли разве что виртуозное владение редким оружием или уникальным приемом, способным быстро и гарантированно превратить феноменально развитое тело в беспомощную, раскисшую массу нефункционирующих человеческих клеток. Такие знания и умения мгновенно подхватывались и поощрялись, информация о них распространялась сначала по роте, а затем могла выйти и на училищные просторы, делая отличившегося известным в рамках высоких стен РВДУ из серого бетона, которые, впрочем, не слишком надежно ограждали всех этих неверующих монахов от внешнего мира.

2

Но наряду с этим было в училище еще нечто такое, что вызывало тихий ропот у всех без исключения. Этот страшный, завораживающий неопределенностью и напускной таинственностью ритуал назывался простым сочетанием слов – «строевой смотр». Опасались его больше экзаменов, тревог и внезапных проверок потому, что только смотр грозил непредсказуемыми метаморфозами для всех его участников. Смотр неизменно сопровождался приступами военной патологии, обозначаемыми емким армейским термином «шкалиться». Это слово не отыскать в толковых словарях, этимология его абсолютно неизвестна. Тем не менее, оно существует. Пожалуй, большая часть курсантов имела бы трудности с объяснением его значения. И даже Игорь, впервые услышавший сей учебно-боевой термин еще ребенком в части, где служил отец, вряд ли взялся бы за роль интерпретатора. Между тем это таинственное слово, чаще всего употребляемое непосредственно перед размашистым смотром или масштабными маневрами, обозначало сложный перечень мазохистских манипуляций, совершаемых людьми в погонах. То ли определение выросло из слова «шакалиться», то есть превращаться в рыскающего по окрестностям шакала, побитого обстоятельствами сложных взаимоотношений с хищниками, то ли произошло от слова «скалиться», что, вероятно, могло обозначать «обнажать перед всеми клыки» и «порыкивать». Этого не знал никто, но «шкалились» все, включая ротного. Последний, правда, делал это незаметно, даже как-то элегантно, заретушированно даже для проницательных взоров. Но и то, что командир коротко стригся, надевал совсем другие сапоги и фуражку, менее щеголеватые и уравнивающие его с остальными офицерами, значило довольно много. Игорь мимо воли усмотрел в этом уничижительном акте осознанного обезображивания еще большее стремление слиться с массой. Это ему не нравилось, но, изумляясь происходящему, он все же взял на заметку этот урок военной мимикрии. К ротному курсант Дидусь испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он признавал опыт боевого офицера, прошедшего по апокалиптическим тропам Афганистана, не потеряв здравого смысла. С другой стороны, Игорь явственно ощущал, что Лисицкий относится к роте без любви, даже не так, как дрессировщик в цирке к своим животным. Прагматично и слишком бесчувственно. Ротный казался ему человеком с ампутированной душей, в нем было что-то от лукавого. Курсанты для него являлись только материалом, лишь кирпичиками для строительства лестницы на следующий этаж иерархического сооружения под названием «Советская армия». И потому заботился он о них ровно настолько, насколько это способствовало его карьерному росту.

Хотя подготовка к пресловутому смотру начиналась за две-три недели, спокойствия это не гарантировало нисколько. Ни бесконечная чистка оружия и шанцевого инструмента, ни скучное вязание метел и непрестанное приведение «в идеальное состояние» территории, ни стирка по ночам обмундирования – ничто не предотвращало нервозности, истошных криков и сочного обругивания друг друга в течение нескольких бессонных ночей перед смотром. Больше всех ругался Кирилл Лыков, который на свое горе умел стричь и не умел отказывать. Ночная очередь в импровизированную парикмахерскую была расписана на неделю вперед, в течение которой он спал по два-три часа.