Родом из ВДВ

В сущности, сам Игорь всегда знал, что станет офицером. Неважно, какого рода войск. Каким-то образом с раннего детства в его жизнь ворвались и укоренились незыблемые принципы, привитые то ли отцом с матерью, то ли их незамысловатым образом жизни, то ли самим временем и местом становления. Сам он никогда не задумывался над причиной их появления и, вероятно, не сумел бы ответить, почему в тех или иных обстоятельствах он поступает именно так, а не иначе. Обостренное понятие чести и исключительности мужского предназначения как воина было настолько органично вплетено в его мировоззрение, точно на генном уровне досталось в наследство от тех стойких скифов и воинственных скандинавов, которые формировали характер древних обитателей берегов Днепра и Роси. В этом смысле Игорь был поразительно предсказуем и последователен, его логика, как четко написанная компьютерная программа, никогда не давала сбоев. И на земле не существовало такой кислоты, которая была бы способна разъесть, растворить его жизненные принципы; ни чужая лихая сила, ни мифические золотые горы, ни заманчивый соблазн обольщения. Он, сколько себя помнил, жил неприхотливо, бесхитростно, без тени лукавства, почти ни о чем не мечтая, не хватая с неба звезд, не попадая в сети собственных заманчивых иллюзий, ибо их просто не существовало. Была, правда, в его жизни одна-единственная любовь, вынесенная из глубокого детства: самолеты. Однажды, уж он не помнил при каких обстоятельствах, отец взял его с собой на военный аэродром. Там он впервые увидел рычащий, подобно лютому зверю, истребитель, который вдруг резко, по немыслимо крутой траектории, подняв ураганный порыв ветра у земли, ударив пылью в лицо, взмыл в небо. Волна горячего воздуха обдала его лицо, заколдовав и приворожив. Он испытал неподдельное, непревзойденное восхищение совершенством! Чудесная машина из гладкого блестящего металла показалась ему живой, умеющей дышать и чувствовать. И может быть, даже разговаривать. Восьмилетним мальчиком он стоял тогда, потрясенный и застывший, как статуя; он был раз и навсегда покорен фантастической, непредсказуемой силой машины, которая потом еще несколько раз сотрясала воздух, проносясь с быстротой молнии над ними и оставляя за собой причудливый ватно-дымчатый след.

Но Игорю не суждено было стать летчиком, он рано ясно осознал это и безропотно принял. Да он и не ставил перед собой такой цели, просто любовался сказочно прекрасными железными птицами любой масти. Всякий самолет вызывал в нем смутные ощущения полной свободы, ничем не сдерживаемого порыва, и глубоко в подсознании идеальное, пленяющее взгляд движение самолета ассоциировалось у него с безмятежностью и независимостью от любых обстоятельств. Полет являлся зеркальным отражением абсолюта мечты, победы человеческой мысли над бесконечностью, означал возможность любых побед. Он был символом полного счастья, которое, как известно, не может воплотиться полностью. Между тем, сценарий его собственной жизни был предопределен нехитрым родительским сценарием; по существу, он стал логическим продолжением отцовского. Реальная жизнь с раннего детства заставила его крепко стоять на земле, удерживая прессом нескончаемых обязательств, которые Игорь рано привык выполнять. Кочевая жизнь семьи с бесконечными контейнерами, чемоданами, многочасовыми перелетами, монотонными переездами заставила его с ранних лет довольствоваться малым, не имея ничего сверх необходимого. Он научился не строить воздушных замков и не путать благодать с забытьем. Все будни Игоря состояли отнюдь не из сказочных хитросплетений; в них не было места ничему воздушному, романтическому или пылкому.