Родные

Наконец все собрались за общим столом и начали провожать уходящий год по традиции, не ругая его и вспоминая только хорошее. Вокруг стола происходила оживленная беседа, прерываемая смехом или очередным тостом. Я с сестрой и щенком на руках по больше части молчали и слушали разговоры старших. По телевизору пробили кремлёвские куранты – начался 1993 год. Начались поздравления друг друга и пожелание пресловутого нового счастья, а после, закончив дарить и разворачивать подарки, все снова притянулись к столу и продолжили чествовать наступивший год. Через несколько часов, утомлённым от веселья и шума, нам с сестрой предложили лечь спать, а наши родители с дядей и его невестой, как стало понятно из разговоров, собирались идти на городскую ёлку, установленную на главной площади.

Бабушка достала из кладовки два матраса и постелила нам на полу в спальне. Это было самым удивительным и необычным событием за весь вечер, поскольку такая возможность нам представлялась не часто. С радостью разлегшись на полу, в освещаемой уличным фонарём тёплой спальне, мы уснули под смех и нетрезвые весёлые крики, доносившиеся с улицы.

Утром, проснувшись ближе к десяти часам, я увидел, что между мной и сестрой, в ногах сладко спал щенок. Аккуратно переступая через ноги спящих на полу, я вышел в большую комнату, где на диване тоже спали. Большой стол по-прежнему стоял по середине комнаты, но выглядел уже далеко не празднично. Услышав из кухни звон посуды и плеск воды, я проследовал туда. Бабушка мыла посуду, оставшуюся с ночи, а дед сидел возле окна и по аромату, витавшему в воздухе, пил кофе.

– Доброе утро! Первый проснулся! – произнесла бабушка.

– Доброе утро! Да, все ещё спят, – ответил я.

– Завтракать будешь? – спросил дед.

– Чем?

– Салаты остались, горячее ещё есть, – сказала бабушка.

– А оливье?

– Есть, есть, – улыбнувшись, ответила бабушка.

Некоторое время спустя в кухне появилась заспанная сестра, а ещё через час начали поочередно пробуждаться остальные.

Ближе к полудню мы снова оказались в большой комнате за общим столом, чтобы то ли позавтракать, то ли пообедать. Во время нашей трапезы дядя предложил приготовить солянку, которая, по его мнению, нравилась всем и была его фирменным блюдом. Одобрив семейным советом его желание, каждый занялся своим делом. Мы с сестрой стали играть с щенком, бабушка прилегла вздремнуть, мама с тётей убрали со стола и мыли посуду. Дядя же принялся готовить своё фирменное, фанатом которого, по правде, я не был и не стал по сей день.

Просидев до часов семи вечера, вкусив и насладившись дядюшкиным кулинарным шедевром и, конечно, ещё пригубив за наступивший год, все стали расходиться по домам. Дядя со своей невестой оставались у деда с бабушкой ещё на четыре дня и пообещали за это время зайти в гости к нам.

Вечером 1 января ожидать автобус можно было крайне долго, если даже не бессмысленно, поэтому я с родителями возвращался домой пешком, шагая с подарками по снежным и полупустым улицам города. За то время, пока мы шли, нам встретились лишь несколько человек, и те собаководы, которые выгуливали своих меньших братьев или наоборот последние выгуливали своих хозяев. Во многих окнах домов горел свет и из открытых форточек доносились застольные разговоры и смех.

Держа маму за руку, я шагал, сожалея, что празднование закончилось так быстро и надо опять ждать целый год. В этот праздник я ощущал некое единение всей нашей семьи, которое представлялось мне дружным хороводом родных, крепко держащих друг друга и кружащих посолонь колесо жизни. Тогда мне верилось, что так будет всегда, но время-судья, вынося вердикт, решит иначе, разуверив меня в родных людях.

ГЛАВА 2. НЕПОСЛУШАНИЕ

Мама рассказывала, что я был спокойным и послушным ребёнком, и она никогда не имела особых хлопот со мной. Думаю, она просто очень сильно любила меня, а я всегда чувствовал, что нужен ей. Со своей стороны, я любил маму не меньше и эмоционально был сильно привязан к ней, что в результате порождало во мне страхи, самым сильным, из которых был остаться без неё.

Очень хорошо помню с детства, если мама задерживалась на работе и не приходила домой в привычное время, это вызывало у меня беспокойство и тревогу. А если же мама задерживалась на более длительное время, часа три-четыре, то я начинал нервничать и плакать, листая альбом с её фотографиями.

В наши дни, это может казаться глупостью, поскольку телефон есть под рукой практически у каждого, даже ребёнка, и связаться с человеком, находящимся в городе, не вызывает затруднений. Но во времена моего общежитского детства домашнего телефона у нас не было, а мобильные ещё не продавали, поэтому возможности сообщить или предупредить меня о своём несвоевременном возвращении у мамы не было. Если мама задерживалась, конечно, я был не один дома, а вместе с отцом, но его присутствие никогда не придавало мне спокойствия. Вспоминая свои детские ощущения, я никогда не чувствовал надежности и нужности рядом с ним. Успокаивать меня он не имел привычки, мог только сказать вроде «Хватит реветь!» или «Успокойся!».