Родительский дом

— Попробуем. У нас не получится, институты и кирпичные заводы запросим.

— А если все-таки ничего нового не изобретете?

— И уже готовенькое глотать не велика честь. Проще простого покупать материалы со стороны да, не считаясь с затратами, возить сюда. Собираемся строить много. Наши соседи в округе тоже не намерены жить на старых обломках. Можно договориться с ними, скооперироваться и построить кустовой комбинат стройматериалов. Так будет совсем хорошо. Затем, знаете, сколько на кирпичных заводах и на стройках половья пропадает? Тысячи кубометров в год! А если из такого половья, вдобавок к кирпичу, организовать попутное производство блоков?..

— Но пока вы создадите свой кустарный заводик или кустовой комбинат, мы не можем остановить проектирование, — чувствуя, что деловые соображения Володьки еще не созрели и пока нереальны, заметил Чекан. — Да ведь и сметную стоимость заранее, не имея на то прочных оснований, нельзя занижать!

— Тогда поищите, не пожалейте труда, как нам строить дешевле, быстрее, прочнее, красивее!

«Нелегко мне с ними придется, — без досады подумал Чекан. — Отец торопит, сын ищет. Оба упрямцы!»

Не вызвали у него недовольства и самовольно сделанные Володькой поправки в рабочих чертежах нового здания детсадика. По сути, они были не очень существенные: служебные помещения сделаны меньше, а коридоры поуже, зато расширены спальни и комнаты для игр.

Надежно и прочно жили Гурлевы на здешней земле. Не ее иждивенцами. Не простыми собирателями даров. Не безмолвными и покорными исполнителями инструкций. И совсем не из пристрастия к ним, к своим друзьям, Федор Тимофеевич мирился с их самодеятельностью, с упрямством, нередко с излишним проворством; ведь не количеством погрешностей определяется настоящий характер, как опечатки не могут испортить хорошую книгу. Кроме того, общение с ними казалось всегда интересным, вызывало свежие мысли; Гурлевы выражали не только самих себя, свои природные качества, но более всего — желания и чувства своих земляков.

— Ты все дома в улицах помести окнами к солнышку, чтобы каждая семья не была обойдена ни теплом, ни светом.

Это сказал так Михайло Сурков. Сидел он в правлении колхоза за председательским столом и, коротая время у телефона, внимательно разглядывал разложенные перед ним листы.

Володька после осмотра объектов отпросился по «личному делу». Догадавшись, что оно связано с переходом Тани Согриной из дома матери к Гурлевым, Чекан согласился.

А время уже подступало к трем часам пополудни. На солнцепеке жарища, испарина. Поникли цветы в палисадниках. Ожидаемое Павлом Ивановичем ненастье, по-видимому, уже приближалось.

Из-под стола торчали босые ноги Михайлы. Его сапоги стояли рядом.

— Непременно надо окнами к солнышку, Федор Тимофеич, — повторил он, уступая стул.

У него в редких волосах возле ушей зажелтевшая седина, над щетинистым подбородком топорщатся по-прежнему лихо, как из проволоки витые, усы. Больше тридцати лет соединяет его с Гурлевым колхозная жизнь. Прежде был он бригадиром у трактористов, затем полеводом, а теперь, по старости освобожденный от всяких работ, числится у Гурлева «запасной головой». Так его в шутку называет сам Павел Иванович, поручая предварительно обдумывать разные дела по хозяйству.

— Солнца всем хватит с избытком в любой ясный день, — показав, как располагаются жилые дома в улицах, попытался убедить Федор Тимофеевич. — Остается мало освещенной только одна сторона.

— Ты выведи на нее все кухни, кладовки и тувалеты, — серьезно предложил Михайло. — А само жилье — только на светлую сторону!

Так и Гурлев заказывал: «Жизнь надо строить веселую!» Значит, именно обращенную к солнцу, как выразил теперь Михайло Сурков.

— Не знаю, слышь, Федор Тимофеич, состоится ли сегодня вечером заседание правления, чтобы обсудить твой, проект, — выглянув в окно и раскрывая ворот рубахи, немного погодя посомневался он. — Продержим тебя здесь зазря. Того и гляди, большая гроза набежит, и Павел-то Иваныч, наверно, до ночи в заозерье останется. Утром еще, перед отъездом на поле, он мне наказывал: ежели, дескать, Федору Тимофеичу загребтится домой в город поехать, так пусть нас извинит и поступает пусть по своей воле. Таковское уж дело у нас хлеборобское, что самого лучшего гостя приходится оставлять без внимания. Ну, а коли временем-то немного располагаешь и решишься обождать хоть до утра, не то до завтрашнего вечера, так погости еще и огляди наше хозяйство поближе. Хлеба нынче справные. Прогуляйся в поле покуда.

— Как же я Павла Иваныча в заозерье найду?

— С любой попутной машиной поезжай туда. Крытый ток совсем неподалеку от дороги.

— Пожалуй, съезжу, — согласился Чекан. — Лично договорюсь. С проектом можно пока обождать, тем более, что мне надо в нем еще кое-какие детали продумать…

8