Роддом. Сериал. Кадры 14–26

Глухонемое раздражение – это ужасно. Как бы хорошо ни были воспитаны люди, но если они любят друг друга, они просто обязаны время от времени скандалить. И уж точно не реже одного раза в десять лет. Семейный скандал – лучшее средство разрешения конфликтов между любящими. Любое вежливо-холодное «что ты предпочитаешь на завтрак?» гораздо оскорбительнее «да пошёл ты к такой-то матери!» и просвистевшей мимо уха горячей яичницы, когда существует хотя бы малейшая недовысказанность между любящими друг друга людьми. Любящие не должны поворачиваться друг к другу спинами, когда они ложатся в одну постель. Нет-нет, когда ты не боишься повернуться к человеку спиной – это, разумеется, прекрасно. Но речь идёт не о доверии, а о любви. Если любишь человека по-настоящему, то в случае когда у него кислая мина, а на твои вопросы «что случилось?» он отвечает «да ничего особенного, просто настроение не очень», надо подойти к нему, развернуть его к себе лицом и сказать примерно следующее: «Ёб твою мать! Если бы я хотел (хотела) жить с руммейтом, чтобы квартира дешевле обходилась, я бы никогда не выбрал (не выбрала) тебя. Потому что ты везде разбрасываешь свои прокладки (никогда не опускаешь крышку унитаза). Я живу с тобой под одной крышей по одной-единственной причине – я тебя люблю. И никто из нас не уйдёт из-под этой самой крыши – и гори они огнём, работа и дела! – пока мы не выясним, что тебя тревожит, дура! (засранец!)» И не надо никаких после этого спокойных переговоров, как советуют психологи. Нужна порция здорового двустороннего ора с использованием оборотов вроде: «Да ничего меня не тревожит, отстань!», «А то ты сама (сам) не знаешь?!!», «Я не знаю?!», «Да-да, ты!!!» и тому подобных. Слегка присыпав всё это лёгкими идиомами и немного потолкавши друг друга, надо срочно отправиться в кровать, чтобы вспомнить очевидное – её придумали не только для совместного лежания спинами друг к другу. А уже потом можно сесть и спокойно поговорить. За чаем или за чем покрепче. Вышеприведённая тактика подготовки к стратегическому спокойному разговору делает его максимально эффективным и действительно полезным, потому как собеседники уже вспомнили, что любят друг друга и разговаривать друг с другом они будут не как вымученные мороженые рыбы, а как нормальные тёплые искренние люди. Скандалы, что правда, редко поддаются планированию. И это правильно. Потому что самые прекрасные скандалы случаются спонтанно.

Как-то раз Иосиф Эммануилович Бронштейн явился домой поздно ночью и в жопу пьяный. Не раз и не два он являлся домой поздно ночью или рано утром. И ничего удивительного в этом не было. Таковы уж были особенности выбранной им специальности. Но обычно если задерживался не в день дежурства, то непременно звонил Розе Борисовне предупредить, чтобы она не волновалась. На сей раз он не позвонил. Чего не позволял себе никогда прежде. Даже в самых ургентных ситуациях он кричал санитарке: «Позвоните Розе Борисовне, предупредите, что я задержусь!» И ещё – он никогда не приходил домой пьяным. Он выпивал дома. Или в гостях, вместе с Розой Борисовной. Но в такую дымину Иосиф Эммануилович никогда не набирался. Он шатался и, судя по состоянию его одежды, даже падал. Роза Борисовна не спала. Она сидела у кухонного окна, закутавшись в шаль, и стеклянными глазами смотрела в ночь. Она уже позвонила на работу и ей ответили, что Иосиф Эммануилович ушёл домой ещё до полуночи. Роза сидела, смотрела в ночь, и всё откладывала дозвон по милициям, больницам и моргам, просто потому что не могла поверить, что с Йосей что-то могло случиться. Она вела мысленные переговоры с богом и чёртом, с кармой и судьбой, не скупясь предлагая в обмен на «с Йосей всё в порядке», своё здоровье, свою руку или ногу, руку и ногу, все руки и ноги, жизнь – «забирайте, зачем мне она, если с ним не всё в порядке!» – и всё смотрела и смотрела в окно. Когда она увидела его, бредущего к подъезду, спотыкающегося и матерящегося в темноту, её окатило изнутри такой горячей (и ледяной) волной – безо всякой литературщины, – действительно горячечно-ледяной волной вздыбившихся и спавших и снова вздыбившихся от головы до пят (и обратно) сосудов, – что она решила, будто её последняя цена принята. Причём в аду. А буквально через мгновение она поняла, что эта волна другого генеза и что в раю хозяин щедрее и за копейки вроде её жизни не давится – на, бери просто так своего Иосифа. У меня тут этих роз…

Но пока муж добирался до двери квартиры, Роза Борисовна постаралась и пришла в себя – не будь она школьной учительницей, могущей справиться с самым сложным классом! – и не бросилась к Иосифу Эммануиловичу с радостными воплями: «Гнида паскудная, где тебя носило?! У меня даже лобковые волосы поседели!» Не стала его обнимать, целовать, тормошить и плакать, приговаривая что-нибудь гневно-ласковое. О нет! Она справилась с собой и продолжила смотреть в окно стеклянными глазами, выдерживая паузу, за время которой даже самый высокомерный отличник мысленно уже получал годовую двойку по русскому языку и литературе.