Роддом. Сериал. Кадры 1–13

— Зачем она будет вам докладывать?! — весело, талантливо изображая незамутнённое простодушие, уточнил Юрий Владимирович.

— Людочка! Сколько вам говорить? Откройте окно!

— Окно открыто, Елизавета Петровна, — спокойно ответила шестидесятилетняя «Людочка», завистливо косясь на шапочку и перчатки доцента Матвеева.

— Затем, что, когда нет начмеда, профессор курирует клинику! — выкрикнула в пространство профессор. — И когда есть начмед — профессор курирует клинику! А Татьяна Георгиевна себе слишком много позволяет!..

— Каждый позволяет себе ровно столько, сколько может позволить, — философски-равнодушно заключил Юрий Владимирович.

Татьяна Георгиевна все силы тратила на то, чтобы не рассмеяться. Или не разозлиться. Профессор её жутко бесила. Но не так, как бесила Татьяна Георгиевна саму себя. За то, что за каким-то чёртом несколько лет назад запланировала кандидатскую! Оно ей надо было? Всё потому, что Семён Ильич всё зудел и зудел, что полным-полна клиника малолеток с учёными степенями. Ни черта не умеют, а кандидаты наук! А ты, мол, кто? Никаких регалий! Татьяна Георгиевна согласилась. Запланировалась. Научным руководителем её работы была Елизавета Петровна. Тема дурацкая. Наукой заниматься совершенно неохота. «Наукой» — правильнее в кавычки брать. Потому что есть наука, а есть «наука». Пляши теперь тут под дудку с малолетками. Не по рангу ей, Татьяне Георгиевне, тут сидеть и профессору поддакивать. А как Юрий Владимирович она не может. Он вообще один такой. Вот что она, заведующая отделением, уважаемый человек, делает тут, на этом глупом невразумительном фарсе, именуемом «заседание кафедры»? Елизавета Петровна, разумеется, профессор. И даже заведующая кафедрой акушерства и гинекологии. Одной из многих кафедр. Но ей-то, Татьяне Георгиевне, что с того? Матвеев — он хотя бы доцент. И вообще забавный. Он тут развлекается. А она тут что делает? В термобелье. У профессорши жестокий патологический климакс. Долгоиграющий. Летом она в самую жару проводила кафедральное, закутавшись в оренбургский пуховой платок. И та самая несчастная аспирантка, что не падает со стула только потому, что заледенела, летом грохнулась в обморок, получив тепловой удар в духоте, при закрытых окнах. Профессор изо всех сил строит из себя мать-командиршу. И есть, есть достойные профессора, умеющие и мозгами и руками. Эта — только языком. Умела. Теперь, как климаксом накрыло, совсем мышей не ловит. А уж как её терпеть не может начмед…

В дверь постучали.

— Что там ещё?! Людочка, посмотри!

Шестидесятилетняя «Людочка» покорно метнулась к двери. Там обнаружилась молоденькая санитарочка.

— Татьяну Георгиевну срочно требуют в приёмное отделение! — несмело пискнула она. И тут же зажмурилась на всякий случай.

— Передайте, что Татьяна Георгиевна занята! — протрубила Елизавета Петровна.

— Там кровотечение! — широко распахнув глаза от собственной ответственности и недоумённо поёжившись от холода, смело прошептала санитарочка.

— Лиза! Этот случай прямо-таки нуждается в твоей курации! — чуть не подпрыгнул доцент Матвеев.

Татьяна Георгиевна метнула на него гневный взгляд.

— И я! И я тоже с вами пойду! Доцент я, в конце концов, или кто вам тут?

— Хорошо! Все пойдём! — злобно просипела профессор. — Из-за того, что кафедральное прервано, следующее будет в конце недели, в пятницу!

— Не будет! — притворно сожалея, вздохнул доцент Матвеев. Он уже встал со стула и похлопывал себя по плечам. — Не будет, потому что все, кроме меня, Татьяны Георгиевны, Людмилы Николаевны и Елизаветы Петровны, полягут. Кто с ОРВИ, кто с бронхитом, а кто и с воспалением лёгких.

— Елизавета Петровна, — наконец нарушила своё молчание Татьяна Георгиевна, — ни в приёмном покое, ни в родильном отделении, ни в операционной окна открывать нельзя. Санэпидрежим… Ну, и зима.

Девочка-аспиранточка, ближе всех сидевшая к открытому окну, сползла со стула в наметённый сугроб и потеряла сознание.

— Людмила Николаевна! Полстакана крутого чёрного чаю, полстакана коньяка, несколько ложек вашего фирменного малинового варенья. Влить в невинное дитя это «Сиянье глаз» — и, может, выживет! — отдал приказание Юрий Владимирович. — Идёмте!

Доцент Матвеев, заведующая отделением обсервации Татьяна Георгиевна и профессор Елизавета Петровна прошествовали к лифту.

— Чёрт! Юрка, что, и правда сейчас не жарко? — жалобно спросила его багровеющая профессор, утирая бисерный пот, обильно выступивший на нижней губе.

— Не жарко, Лизонька, не жарко… Февраль.

— Топят, как ненормальные.

— Нет, топят очень скромно, Лиза.

— Юра, ну не может же климакс столько времени длиться! — чуть не плача, пожаловалась доценту грозная профессор. И обмахнулась прихваченным со стола веером.

— Елизавета Петровна, ты в приёме чувств лишишься, ей-богу. Иди обратно в кабинет.

— Да? — беззащитно посмотрела она на него.

— Да, Лиза, да.

Профессор кинула испепеляющий взгляд на Татьяну Георгиевну, вышедшую из лифта на первом этаже, доцент Матвеев подмигнул заведующей обсервацией и нажал на кнопку пятого. Двери захлопнулись, и лифт унёс профессора-недоразумение обратно наверх.