Робинзон Крузо

Мое состояние становится все хуже, боюсь, я серьезно захворал. Что будет со мной, таким беспомощным? Повторял слова молитвы; мысли путались, во рту пересохло, не было сил даже протянуть руку к моей единственной оловянной кружке с водой. Озноб так силен, что стучат зубы.

22 июня

Немного полегче, но чувствую себя обессиленным и измученным.

23 июня

Все повторилось, особенно ужасная головная боль и изнурительная лихорадка.

24 июня

Отпустило!

25 июня

Полдня бросало то в жар, то в холод; приступ лихорадки закончился слабостью и испариной.

26 июня

Крепко проспав ночь, рано утром проснулся более бодрым. А поскольку у меня закончились запасы мяса, превозмогая слабость, отправился на охоту. Убил козу, едва доволок тушу домой. В моем состоянии полезен бульон, но сварить не в чем, у меня нет горшка. Изжарил кусок мяса, поел и свалился без сил в постель.

27 июня

Лихорадка возобновилась с такой силой, что я не мог и пальцем пошевелить. Меня мучила жажда, в кружке уже не было ни капли воды, но сходить за ней в погреб мне даже в голову не пришло – до того мне было худо. Я стонал и метался на постели до вечера, пока приступ не прошел. Мне нестерпимо хотелось пить, но подняться я не мог и только молил: «Господи, смилуйся надо мной!»

Под утро я наконец-то уснул. Мне приснился страшный сон.

Я сидел на земле за оградой в том самом месте, где спасался во время землетрясения. И так же, как тогда, смотрел на полное грозовых туч небо. Вдруг с мрачного черного облака прямо ко мне стала спускаться некая фигура. В руках у этой как бы озаренной огнем фигуры было копье, взгляд метал молнии, одежда вихрем клубилась у ног… Земля подо мной задрожала, и от ужаса я закрыл глаза. А когда открыл, фигура, потрясая оружием, стояла рядом со мной и грозно восклицала: «Ты не раскаялся, так умри же!» Видение занесло копье, и я, весь в слезах, проснулся…

Обессиленный, я лежал, по-прежнему мучаясь жаждой, но голова моя уже не болела, сознание прояснилось, лихорадка, казалось, отступила. Я погрузился в размышления о своем необычном сне. Означал ли он, что смерть меня миновала, или это был какой-то иной знак?

Вся прошлая жизнь промелькнула передо мной, жизнь, полная ошибок, упрямства и несчастий. Я был воспитан в религиозной традиции, но никогда особенно не задумывался о Божьем гневе. Болезнь изменила меня и пробудила во мне сознание собственной вины: я горько упрекал себя за легкомыслие и эгоизм. Кроме того, я был просто глупым и неблагодарным человеком, потому что забыл о том, что моя жизнь находится не только в моих руках. Господь в очередной раз напомнил мне об этом и снова проявил беспредельное милосердие – я не умер!

Мне было гораздо лучше в то утро. Но я предполагал, что приступ лихорадки может снова свалить меня с ног в любую минуту, и решил подготовиться к его возвращению. Первым делом я отправился в пещеру, чтобы запастись водой и отрезать ломоть вяленой козлятины. Мутноватую воду я перелил в бутыль, добавил в нее четверть пинты рома и взболтал. Голода я не чувствовал, но все равно съел несколько кусочков мяса, запил водой и взбодрился настолько, что вышел наружу, развел костер и испек в золе на ужин три черепашьих яйца. Отнес все в палатку и снова улегся. Я ждал, что лихорадка вот-вот вернется.

Однако до вечера я спокойно продремал.

Поужинав и допив воду – жажда непрерывно терзала меня, – я рискнул спуститься к ручью и наполнить прохладной водой хотя бы бутыль. Несмотря на то что слабость меня не покидала, я, прихватив бутыль и ружье, добрался до берега моря и там присел. Перед моим затуманенным болезнью взором открылась безмятежная картина: море тихо плескалось, над ним с криками кружились чайки, солнце еще не зашло за горизонт. Я спросил себя: «Что такое этот прекрасный мир, который мне так знаком? Кто его создал и зачем? Кто я в нем? Ради чего живу? С какой целью Бог мне все это оставил?»

На обратном пути я вдруг вспомнил, что в Бразилии местные жители используют табак как лекарство и что у меня в одном из сундуков лежат несколько пачек табака – и резаного, и листового. В кладовой я достал из сундука пачку листового табака, разделил ее на две части, чтобы одну половину залить ромом, настоять и выпить перед сном, а другую оставить на утро и, положив листья на угли, подышать табачным дымом. Кроме того, один лист я бросил в рот и пожевал; табак был страшно крепкий и сразу меня одурманил, но я, уходя из кладовой, все же не забыл прихватить свои плошки с фитилями и Библию.

Устроившись в койке, я попробовал читать, однако от слабости у меня дрожали руки и строки расплывались перед глазами. Я открыл Библию наугад и сумел разобрать лишь несколько слов, которые эхом отозвались в моем сердце: «Призови меня в день печали, и я избавлю тебя, и ты прославишь имя мое…»

Эти слова в точности подходили к моему положению.